Джон Локк

“Избранные сочинения в трех томах”. Москва 1960 год

Том 3.”Два трактата о правлении”, (Второй трактат о правлении).

 

 

 

Джон Локк (1632-1704) английский философ материалист создатель идейно политической доктрины либерализма. Развил учение о первичных и вторичных качествах и теорию образования общих идей (абстракций). Социально политическая концепция Локка опирается на теорию естественного  права и общественного договора. Идеи Локка оказали значительное влияние на франц. материалистов 18 век и утопич. социализм нач. 19 века.

Рассматривая работы Джона Локка с философско-правового подхода нужно особое внимание уделить такой его работе как “Два трактата о правлении”. Тут он рассматривает один из важнейших структурных элементов философии права — “антропология права”(понятия
”прав человека”, проблема прав человека, человек и право).

Рассматривая человека как непосредственно связанное с правом существо Джон Локк описывает ряд его состояний существования выдвигая на первое место ”Естественное состояние”.

 В каком естественном состоянии находятся все люди? А это — состояние полной свободы в отношении их действий и в отношении распоряжения своим иму­ществом и личностью в соответствии с тем, что они счита­ют подходящим для себя в границах закона природы, не испрашивая разрешения у какого-либо другого лица и не завися от чьей-либо воли.

       Это также состояние равенства, при котором вся власть и вся юрисдикция являются взаимными,— никто не имеет больше другого. Нет ничего более очевидного, чем то, что существа одной и той же породы и вида, при своем рожде­нии без различия получая одинаковые природные преиму­щества и используя одни и те же способности, должны также быть равными между собой без какого-либо подчи­нения или подавления, если только господь и владыка их всех каким-либо явным проявлением своей воли не поставит одного над другим и не облечет его посредством явного и определенного назначения бесспорным нравом на гос­подство и верховную власть.

 Это природное равенство людей рассудительный Гукер считает самоочевидным и неоспоримым настолько, что делает его основанием того долга взаимной любви меж людьми, на котором он строит наши обязанности по отно­шению друг к другу и откуда он производит великие принципы справедливости и милосердия. Вот что он гово­рит: «Точно такое же естественное побуждение привело людей к осознанию того, что их долгом и не меньший сте­пени является и любить ближних, как самих себя; ибо, для того чтобы постигнуть вещи, которые являются равными, необходимо всем обладать одной мерой; ведь если я не мо­гу не желать, чтобы каждый человек относился ко мне в той же мере хорошо, как он хотел бы этого для самого себя, то как же могу я рассчитывать хотя бы в какой-то степени удовлетворить это свое желание, если я сам не бу­ду стараться удовлетворить подобное же желание, которое возникает, несомненно, у других людей, поскольку приро­да всех людей одинакова? Если им будет предложено что-либо противоречащее этому желанию, то это, несомненно, во всех отношениях огорчит их так же, как и меня; таким образом, если я творю зло, то я должен приготовиться к страданиям, поскольку нет никакого основания, чтобы другие люди проявили в отношении меня большую любовь, нежели я в отношении их; следовательно, мое желание любви насколько возможно более сильной со стороны рав­ных мне по природе налагает на меня естественную обя­занность питать в отношении их подобное же по силе чув­ство; из этого отношения равенства между нами и нам по­добными естественный разум вывел для направления жиз­ни несколько правил и заповедей, известных каждому че­ловеку» (Церковн. полит., кн. I).

Но хотя это есть состояние свободы, это тем не менее не состояние своеволия; хотя человек в этом состоянии об­ладает неограниченной свободой распоряжаться своей личностью и собственностью, у него нет свободы уничто­жить себя или хотя бы какое-либо существо, находящееся в его владении, за исключением тех случаев, когда это не­обходимо для более благородного использования, чем про­стое его сохранение. Естественное состояние имеет закон природы, которым оно управляется и который обязателен для каждого; и разум, который является этим законом ², учит всех людей, которые пожелают с ним считаться, что,

поскольку вес люди равны и независимы, постольку ни один из них не должен наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности другого; ибо иге люди созданы одним всемогущим и бесконечно мудрым творцом; все они — слуги одного верховного владыки, посланы в мир по его приказу и по его делу; они являются собственностью того, кто их сотворил, и существование их должно продол­жаться до тех нор, пока ему, а ни им это угодно; и, обладая одинаковыми способностями и имея в общем владении одну данную на всех природу, мы не можем предполагать, что среди нас существует такое подчинение, которой дает нам право уничтожать друг друга, как если бы мы были созданы для использования одного другим, подобно тому как низшие породы существ созданы для нас. Каждый из нас, поскольку он обязан сохранять себя и не оставлять са­мовольно свой пост, обязан но той же причине, когда его жизни не угрожает опасность, насколько может, сохранять остальную часть человечества и не должен, кроме как тво­ря правосудие по отношению к преступнику, ни лишать жизни, ни посягать на нее, равно как и па все, что способ­ствует сохранению жизни, свободы, здоровья, членов тела или собственности другого.

И с тем чтобы удерживать всех людей от посягатель­ства на нрава других и от нанесения ущерба друг другу и соблюдать закон природы, который требует мира и со­хранения всего человечества, проведение в жизнь закона природы в этом состоянии находится в руках каждого че­ловека, вследствие чего каждый обладает правом наказа­ния нарушителей этого закона в такой степени, в какой это может воспрепятствовать его нарушению. Ведь закон при­роды оказался бы, как и все другие законы, касающиеся людей в этом мире, бесполезным, если бы в этом естест­венном состоянии никто не обладал властью проводить в жизнь этот закон и тем самым охранять невинных и обуздывать нарушителей; и если в этом естественном со­стоянии каждый может наказывать другого за любое соде­янное тем зло, то каждый может так и поступать. Ибо в этом состоянии полнейшего равенства, где, естественно, пет никакого превосходства и юрисдикции одного над другим, то, что один может сделать во исполнение этого закона, должен по необходимости иметь право сделать каждый.

   Таким образом, в естественном состоянии один чело­век приобретает какую-то власть над другим; однако все же не полную или не деспотическую власть распоряжаться преступником, когда тот оказывается в его руках, распо­ряжаться под влиянием вспышки страстей или безгранич­ной фантазии своей собственной воли, но только для воз­мездия ему в такой степени, в какой это предписывают спокойный рассудок и совесть, чтобы это соответствовало его нарушению, а именно настолько, чтобы это служило воздаянием, и острасткой; ибо только эти два повода служат основанием для того, чтобы один человек законно причи­нил другому зло,— то, что мы называем наказанием. Пре­ступая закон природы, нарушитель тем самым заявляет о том, что он живет не по правилу разума и общего равен­ства, которые являются мерилом, установленным богом для действий людей ради их взаимной безопасности, а по другому правилу; и, таким образом, он становится опасен для человечества, и те узы, которые охраняют людей от ущерба и насилия, ослаблены и нарушены им, что являет­ся преступлением в отношении всего рода человеческого, его мира и безопасности, предусмотренных законом при­роды. В силу этого каждый человек благодаря тому праву, которым он обладает для сохранения человечества вообще, может сдерживать или в необходимых случаях уничтожать вредные для людей вещи и, таким образом, может причи­нять зло всякому, кто преступил этот закон, в такой мере, чтобы заставить его раскаяться в содеянном и тем самым удержать его, а на его примере и других от подобных зло­деяний. И в этом случае и по этой причине каждый чело­век имеет право наказать преступника и быть исполните­лем закона природы.

Я не сомневаюсь в том, что это покажется весьма странной доктриной для некоторых людей; но прежде чем они осудят ее, я бы хотел, чтобы они разъяснили мне, по какому праву какой-либо владыка или государство могут приговаривать к смерти или наказывать чужеземца за лю­бое преступление, совершенное им в их стране. Несомнен­но, что их законы, основанные на санкции, полученной в виде выраженной воли законодательного собрания, не распространяются на чужестранца. Они ему ничего не го­ворят, а если бы даже и говорили, то он не обязан их слу­шать. Законодательный орган, благодаря которому они повелевают подданными этого государства, не имеет власти над ним. Те, кто обладает верховной властью изда­вать законы в Англии, Франции или Голландии, для ин­дейца таковы же, как и весь остальной мир,— люди, не об­леченные властью. И следовательно, если по закону при­роды каждый человек не обладает властью наказывать за

нарушения этого закона в тех случаях, когда по здравом размышлении обстоятельства этого требуют, то я не нижу, каким образом судьи какого-либо общества могут наказы­вать чужеземца из другой страны, поскольку и отношении него они обладают не большей властью, чем каждый чело­век естественно обладает ею в отношении другого.

Помимо преступления, заключающегося в наруше­нии закона и и отходе от справедливого правления разума, когда человек настолько вырождается, что заявляет об от­казе от Лапшиной человеческой природы и становится вредным существом, встречается также обычное нанесение ущерба тому или другому лицу, и какому-либо человеку наносится вред в силу этого нарушения. В этом случае тот, кому нанесен ущерб, обладает помимо нрава наказания, имеющегося у него, как и у всех других людей, еще осо­бым правом искать возмещения у того, кто причинил ему вред. И любое другое лицо, которое считает это справедли­вым, может также присоединиться к потерпевшему и по­могать ему получить обратно от преступника столько, сколько нужно, чтобы возместить понесенный ущерб.

    Из-за того что существуют эти два отдельных права (одно заключается в каре за преступление для острастки и для предотвращения подобных нарушений; этим правом наказания обладает каждый; другое право заключается во взимании возмещения, которым обладает только потерпев­шая сторона), случается так, что судья, который, будучи судьей, обладает общим правом наказания, вложенным в его руки, может часто, когда общественное благо не тре­бует исполнения закона, отменить наказание за преступ­ные деяния своей собственной властью; но тем не менее он не может освободить от обязанности дать удовлетворение, которое должно получить любое частное лицо за понесен­ный им ущерб. Тот, кто понес ущерб, обладает правом тре­бовать его [удовлетворения] от своего собственного име­ни, и только он может от него освободить. Потерпевший обладает этой властью воспользоваться собственностью или услугами преступившего закон по праву самосохра­нения, подобно тому как каждый человек властен наказать за преступление, чтобы воспрепятствовать его повторному совершению, по имеющемуся у него праву сохранения всего человечества и совершения всех разумных деяний, какие он может, для достижения этой цели. И таким образом, оказывается, что каждый человек в естественном состоя­нии обладает властью убить убийцу как для того, чтобы посредством примера, показывающего, какое наказание следует за это со стороны каждого, удержать остальных от подобного преступления, которое нельзя ничем воз­местить, а также и для того, чтобы обезопасить людей от покушений преступника, который, отрекшись от рассудка, общего правила и мерила, данного богом человечеству, сам посредством несправедливого насилия и совершенного им убийства одного человека объявил войну всему челове­честву; и следовательно, его можно уничтожить как льва или тигра, одного из тех диких кровожадных зверей, с ко­торыми люди не могут иметь ни совместной жизни, ни бе­зопасности. И на этом основан великий закон природы:

«Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека»³. И Каин настолько был убежден в том, что каждый обладает правом уничтожить такого преступ­ника, что после убийства своего брата он восклицает:

«Всякий, кто встретится со мною, убьет меня» ⁴, настолько ясно было это запечатлено в сердцах всего человечества.

 По этой же причине человек в естественном состоя­нии может наказывать и за меньшие нарушения этого за­кона. Возможно, будет задан вопрос: наказывать смертью? Я отвечу, что каждое нарушение может быть наказано до такой степени и с такой строгостью, чтобы это было невы­годно для преступника, дало ему повод для раскаяния и устрашило других, побудив их воздержаться от подо­бных поступков. Каждое преступление, которое может быть совершено в естественном состоянии, может быть в естественном состоянии также равным образом наказано, притом в таком же размере, как и в государство. Хотя сей­час в мою задачу не входит вдаваться здесь в подробности закона природы или в вытекающие из него меры наказания, все же несомненно, что такой закон существует и он так же понятен и ясен разумному существу и исследователю этого закона, как действующие законы государств; нет, пожалуй, еще яснее, поскольку разум легче попять, чем причуды и запутанные измышления людей, преследующих противоречивые и скрытые интересы, облеченные в слова;

ведь действительно именно таковы в своей большей части гражданские законы стран, которые справедливы лишь настолько, насколько они основываются на законе приро­ды, посредством которого они должны регулироваться и истолковываться.

 На эту необычную доктрину, а именно что в естест­венном состоянии каждый обладает исполнительной властью, вытекающей из закона природы, последуют, я не сомневаюсь, возражения, что неразумно, чтобы люди сами

были судьями в своих собственных делах, что себялюбие сделает людей пристрастными к себе и к своим друзьям и что, с другой стороны, дурной характер, страсть и мсти­тельность заведут их слитном далеко при наказании дру­гих, ;> отсюда не последует ничего, кроме смятения и бес­порядка, и что поэтому бог, несомненно, установил прав­ление как таковое для ограничения пристрастности и на­силия со стороны людей. Я легко допускаю, что граждан­ское правление является подходящим средством, избавля­ющим от неудобств естественного состояния, а неудобства эти, несомненно, должны быть огромными, когда люди оказываются судьями в своих собственных делах; ведь не­трудно себе представить, что тот, кто был настолько не­справедлив, что нанес ущерб своему брату, вряд ли будет настолько справедлив, чтобы осудить за это самого себя. Но я бы хотел, чтобы те, кто выдвигает это возражение, помнили, что абсолютные монархи всего лишь люди, и если правление должно быть средством, избавляющим от тех зол, которые неизбежно возникают, когда люди оказыва­ются судьями в своих собственных делах, и естественное состояние поэтому нетерпимо, то я хочу знать, что это за правление и насколько оно лучше естественного состоя­ния, когда один человек, повелевая множеством людей, волен быть судьей в своем собственном деле и может по­ступать в отношении всех своих подданных, как ему за­благорассудится, причем никто не имеет ни малейшего права ставить под сомнение правоту или проверять тех, кто осуществляет его прихоть? И во всем, что бы он ни де­лал, поступая по рассудку, по ошибке или но страсти, ему должны подчиняться? Л ведь в естественном состоянии, где люди не должны покоряться несправедливой воле Дру­гого, положение обстоит гораздо лучше: и если тот, кто су­дит, судит ошибочно в своем или в каком-либо другом деле, то он отвечает за это перед остальным человечеством.

    Часто выдвигают в качестве сильнейшего возраже­ния вопрос: «Где находятся или когда-либо находились лю­ди в таком естественном состоянии?» На это в настоящее время достаточно ответить, что поскольку все государи и правители независимых государств во всем мире находятся в естественном состоянии, то совершенно очевидно, что никогда не было и даже не будет такого положения, когда множество людей в мире не находилось бы в этом состоя­нии. Я назвал всех правителей независимых сообществ безразлично к тому, находятся они или нет в союзе с дру­гими; дело в том, что не всякое соглашение кладет конец естественному состоянию между людьми, но только то, когда люди взаимно соглашаются вступить в единое сооб­щество и создать одно политическое тело; люди могут да­вать друг Другу обязательства и заключать другие согла­шения и все же оставаться по-прежнему в естественном состоянии. Обещания и сделки, связанные с обменом еtс. между двумя людьми на необитаемом острове, о которых упоминает Гарсиласо де ла Вега в своей истории Перу⁵, или между швейцарцем и индейцем в лесах Америки, обя­зательны для них, хотя они всецело находятся в естест­венном состоянии по отношению друг к другу, ибо прав­дивость и выполнение обещаний свойственны людям как людям, а не как членам общества.

 Тем же, кто утверждает, что никакие люди никогда не находились в естественном состоянии, я буду возра­жать, прибегая не только к авторитету рассудительного Гукера (Церковн. полит., кн. 1, разд. 10), который гово­рит: «Законы, о которых до сих пор упоминалось», т. е. законы природы, «связывают людей полностью именно как людей, хотя они никогда не имели какого-либо установив­шегося содружества, никогда не имели торжественного соглашения между собой о том, что делать или чего не де­лать; но поскольку мы сами но себе не в состоянии обеспе­чить себя достаточным количеством вещей, необходимых для такой жизни, к которой стремится наша природа,— жизни, соответствующей человеческому достоинству, то, чтобы восполнить эти недостатки и несовершенства, кото­рые свойственны нам, когда мы живом порознь и исклю­чительно сами но себе, мы, естественно, склонны искать общения и товарищества с другими. Это было причиной того, что люди сначала объединились в политические общества». Но помимо того, я утверждаю, что все люди естественно находятся в этом состоянии и остаются в нем до тех пор, пока по своему собственному согласию они не становятся членами какого-либо политического общества; и я не сомневаюсь, что в ходе этого рассуждения мне удастся сделать это вполне ясным.

  Если человек в естественном состоянии так свобо­ден, как об этом говорилось, если он абсолютный господин своей собственной личности и владений, равный самым ве­ликим людям и никому не подчиненный, то почему рас­стается он со своей свободой, почему отказывается он от этой империи и подчиняет себя власти и руководству ка­кой-то другой силы? На это напрашивается самый очевид­ный ответ, что хотя и естественном состоянии он обладает подобным правом, но все же пользование им весьма нена­дежно и ему постоянно угрожает посягательство других. Ведь, поскольку все являются властителями в такой же степени, как и он сам, поскольку каждый человек ему ра­вен, а большая часть людей не особенно строго соблюдает равенство и справедливость, постольку пользование собст­венностью, которую он имеет в этом состоянии, весьма не­безопасно, весьма ненадежно. Это побуждает его с готов­ностью отказаться от такого состояния, которое хотя и яв­ляется свободным, но полно страхов и непрерывных опа­сений; и не без причины он разыскивает и готов присоеди­ниться к обществу тех, кто уже объединился или собира­ется объединиться ради взаимного сохранения своих жиз­ней, свобод и владений, что я называю общим именем «собственность».

 Поэтому-то великой и главной целью объединения людей в государства и передачи ими себя под власть пра­вительства является сохранение их собственности. А для этого в естественном состоянии не хватает многого.

Во-первых, но хватает установленного, определенного, известного закона, который был бы признан и допущен но общему согласию и качестве нормы справедливости и не­справедливости и служил бы том общим мерилом, при по­мощи которого разрешались бы между ними все споры. Ведь хотя закон природы ясен и понятен всем разумным существам, однако люди руководствуются своими интере­сами, к тому же они его не знают, так как не изучали, и поэтому не склонны признавать его в качестве закона, обязательного для них в применении к их конкретным делам.

 Во-вторых, в естественном состоянии не хватает знающего и беспристрастного судьи, который обладал бы властью разрешать все затруднения в соответствии с уста­новленным законом. Ибо каждый в этом состоянии явля­ется одновременно и судьей, и исполнителем закона при­роды, а люди пристрастны к себе, и страсть и месть очень даже могут завести их слишком далеко и заставить про­явить слишком большую горячность в тех случаях, когда дело касается их самих; точно так же небрежность и без­различие могут сделать их слишком невнимательными к делам других людей.

 В-третьих, в естественном состоянии часто не­достает силы, которая могла бы подкрепить и поддержать справедливый приговор и привести его в исполнение. Те кто совершает какую-либо несправедливость, вряд ли удержатся от того, чтобы силой настоять на своем, когда они в состоянии это сделать; подобное сопротивление часто делает наказание опасным и нередко гибельным для тех, кто пытается его осуществить.

    Таким образом, люди, несмотря на все преиму­щества естественного состояния, находятся в скверных условиях, пока они в нем пребывают, и быстро вовлекают­ся в обществом Вот почему получается так, что мы редко видим, чтобы какое-либо количество людей сколько-ни­будь длительное время жило вместе в этом состоянии. Не­удобства, которым они при этом подвергаются в результате беспорядочного и ненадежного применения власти, кото­рой обладает каждый человек для наказания проступков других, вынуждают их искать убежища под сенью уста­новленных правительством законов, и здесь они стремятся найти сохранение своей собственности. Именно это побуж­дает их столь охотно отказываться от того индивидуально­го права на наказание, которым обладает каждый, для того чтобы оно осуществлялось только тем из них, кто будет назначен на это, и посредством тех законов, о которых со­гласятся сообщество или уполномоченные на то лица. И вот это-то и является первоначальным правом и источ­ником как законодательной, так и исполнительной власти, а равно и самих правительств и обществ.

 Ведь в естественном состоянии, не говоря о свобо­де, которой человек обладает для невинных развлечений, он обладает двумя видами власти.

Во-первых, это власть делать то, что он считает необхо­димым для сохранения себя и других в рамках закона природы. По этому закону, общему для всех, он и все остальное человечество представляют собой одно сообщест­во, составляют единое общество, отличное от всех других творений. И если бы не разложение и порочность выро­дившихся людей, то не требовалось бы никакого другого;

не было бы необходимости, чтобы люди отделялись от это­го великого и естественного сообщества и посредством по­ложительных соглашений составляли ряд меньших от­дельных объединений.

Другая власть, которой обладает человек в естествен­ном состоянии,— это власть наказывать за преступления, совершенные против данного закона. От обоих этих видов власти он отказывается, когда присоединяется к частному, если я могу так выразиться, или отдельному политическо­му обществу и вступает в какое-либо государство, от­деленное от остального человечества.

 От первой власти, шг,. совершать все, что он считает необходимым для сохранения себя и остальной части чело­вечества, он отказывается ради того, чтобы это регулирова­лось законами, созданными обществом, в той мере, в какой этого потребует сохранение его самого и остальной части этого общества; а эти законы общества во многих отноше­ниях ограничивают ту свободу, которую он имел по закону природы.

 Во-вторых, от власти наказывать он отказывается полностью и употребляет свою естественную силу (кото­рую он до того мог использовать для исполнения закона природы по своему собственному единоличному решению, когда считал это необходимым) для оказания помощи ис­полнительной власти общества в той мере, в какой этого потребует закон. Ведь, находясь теперь в новом состоянии, в котором он будет пользоваться многими благами благо­даря труду, помощи и обществу других членов того же со­общества, равно как и защитой всей его силы, он должен также расстаться в такой же мере со своей естественной свободой ради обеспечения себя, в какой этого потребуют благо, процветания и безопасность общества; это не только необходимо, но и справедливо, поскольку остальные члены общества поступают подобным же образом.

 Но хотя люди, когда они вступают и общество, от­казываются от равенства, свободы и исполнительной власти, которыми они обладали в естественном состоянии, и передают их в руки общества, с тем чтобы в дальнейшем этим располагала законодательная власть в той мере, в ка­кой этого будет требовать благо общества, все же это дела­ется каждым лишь с намерением как можно лучше сохра­нить себя, свою свободу и собственность (ведь нельзя предполагать, чтобы какое-либо разумное существо созна­тельно изменило свое состояние на худшее). Власть обще­ства или созданного людьми законодательного органа ни­когда не может простираться далее, нежели это необходи­мо для общего блага; эта власть обязана охранять собст­венность каждого, не допуская тех трех неудобств, о кото­рых говорилось выше и которые делали естественное со­стояние столь небезопасным и ненадежным. И кто бы ни обладал законодательной или верховной властью в любом государстве, оп обязан править согласно установленным постоянным законам, провозглашенным пародом и извест­ным народу, а не путем импровизированных указов; пра­вить с помощью беспристрастных: и справедливых судей, которые должны разрешать споры посредством этих зако­нов, и применять силу сообщества в стране только при вы­полнении таких законов, а за рубежом — для предотвра­щения вреда или для получения возмещения за него и для охраны сообщества от вторжений и захватов. И все это должно осуществляться ни для какой иной цели, но только в интересах мира, безопасности и общественного блага народа.

      Поскольку с момента объединения людей в обще­ство большинство обладало, как было показано, всей властью сообщества, то оно могло употреблять всю эту сласть для создания время от времени законов для сооб­щества и для осуществления этих законов назначенными им должностными лицами; в этом случае форма правления будет представлять собой совершенную демократию; или же оно может передать законодательную власть в руки не­скольких избранных лиц и их наследников или преемни­ков, и тогда ато будет олигархия; или же в руки одного ли­ца, и тогда это будет монархия; если в руки его и его на­следников, то это наследственная монархия; если же власть передана ему только пожизненно, а после его смерти право назначить преемника возвращается к большинству, то это выборная монархия. И в соответствии с этим сообщество может устанавливать сложные и смешанные формы прав­ления и в зависимости от того, что оно считает лучшим. И если законодательная власть первоначально была пере­дана большинством одному или нескольким лицам лишь пожизненно или на какое-то ограниченное время, а затем верховная власть снова должна была вернуться к боль­шинству, то, когда это происходило, сообщество могло снова передать ее в какие ему угодно руки и, таким обра­зом, создать новую форму правления. Ибо форма правле­ния зависит от того, у кого находится верховная власть, ко­торая является законодательной (невозможно предполо­жить, чтобы низшая власть предписывала высшей или чтобы кто бы то ни было, кроме верховной власти, издавал законы); в соответствии с этим форма государства опреде­ляется тем, у кого находится законодательная власть.

 Под государством я все время подразумеваю не демократию или какую-либо иную форму правления, но любое независимое сообщество (any independet community), которое латиняне обозначили словом «civitas»; этому слову в нашем языке лучше всего соответствует слово «го­сударство» (commonwealth), оно более точно выражает понятие, обозначающее такое общество людей, а англий­ские слова «община» (community) или «город» (city) его не выражают, ибо в государстве могут быть подчиненные общины, а слово «город» у нас имеет совершенно иное значение, чем «государство». Вот почему во избежание двусмысленности я стараюсь использовать слово «госу­дарство» в этом смысле, в котором, как я обнаружил, его употреблял король Яков I, и я полагаю, что это подлин­ное значение данного слова; если же кому-либо это не нравится, то я готов с ним согласиться, как только он за­менит его более подходящим словом.