|
| |
Академик В.Вернадский. Из дневников 1919-1920 гг.
После долгого перерыва вновь возобновляю свой дневник. Сознаю значение отметки
быстро проходящих мелких фактов жизни, как бы уносящихся, мгновенно исчезающих,
и все же не могу найти силы воли для исполнения желаемого... Кажется,
переживалось немного и нет осознанного и выраженного в логических образах
впечатления, а когда подходишь к изложению пережитого за день виденного, какое
количество - бесконечное - переживаний и перечувствований прошло через мое "я"!
Удивительно несовершенен аппарат логического выражения бесконечности нашей
личности. Язык, выработанный поколениями бесчисленными - предков, представляет
орудие слишком несовершенное. Находится в стадии роста? А между тем рост почти
не заметен или даже незаметен на протяжении тысячелетий. Платон и современный
человек? Но если мы уйдем еще глубже? Там - ясен рост?
27.X.1919, воскресенье.
Сегодня целый день занимался - никто почти не мешал, и я никуда не хотел идти.
Работал над живым веществом. Иногда мне кажется, что вся эта работа очень мало
дает в результатах и что я не справляюсь с тем ее размахом, какой даю в ней.
Нахожу новые и новые пропуски и убеждаюсь в ошибочной оценке сделанного до
меня... Сколько моих мыслей действительно моих? Сколько их возникло из фактов
или из чтения? Сколько из них - воспоминаний прочитанного или услышанного,
прозвучавшего иначе, чем у других, в моей думе?
2.XI.1919 г.
Работаю над живым веществом. Читал Максвелла1, вернее, перечитывал его глубокие
статьи об атомах, молекулах, притяжении. Удивительно ясная мысль и аргументация.
Необычная для нас аргументация в смысле признания личного строителя Мира -
Божества. Один аргумент Максвелла (не разобрано слово. - В.Н.) за эти десятки
лет: связанный с созданием материи из "ничего". Для нас теперь зарождение (и
распадение) материи допустимо и без необходимости признания Божества. Одно из
(его) исходных положений - тождественность массы и размеров атомов - тоже
поколеблено.
24.XI.1919 г. (Ростов).
Мне представляется сейчас огромной опасностью то, что Добровольческая армия
стремится неуклонно к реставрации. Стоит ли тогда их поддерживать? Не легче ли и
не проще ли идти через большевизм, добившись для него мира? Не безнадежное ли
положение теперь, когда идет вооруженное нападение? Не этим ли объясняется
неудача Колчака?
В Добровольческой армии, по моему мнению, нет идейного содержания, кроме
восстановления старого. Все другие части ее программы - несерьезные приманки.
Центральная власть хочет чего-то лучшего, но не в силах творить и с неизбежной
последовательностью приходит к восстановлению старого... Будущее становится все
более грозным и безнадежным. Невольно начинаешь бояться, что не удастся провести
научную работу не разрушенной среди хаоса разрушений.
А впереди столько мыслей, столько новых достижений! И так ясен путь дальнейшей
работы. Я хочу работать над обработкой темы, над "Автотрофным человечеством" -
последней главой живого вещества. Она едва набросана, и над ней можно работать
независимо от рукописи2. Если бы даже рукописи и пропали - работа моей мысли не
{2}
пропала, и она сама по себе составляет что-то целое и живое. И сказывается не
только во мне, но и в окружающем.
3/16.XII.1919 г.
Вчера был у меня Арнольди3, и совершенно неожиданно выяснилась возможность
принять участие в организации широких исследований Азовского моря и Кубани, а
может быть, и Дона. Арнольди хотел, чтобы я встал во главе - условились, что мы
ведем работу вместе. Для меня эта работа чрезвычайно интересна в связи с живым
веществом. Сама судьба дает в мои руки возможность приложить проверку моих
выкладок в широком масштабе. Я сейчас полон всяких планов организации, если это
дело удастся.
Удивительно, как странно складывается моя научная работа. Сейчас я все глубже
вдумываюсь в вопросы автотрофности организмов и автотрофности человечества.
Здесь, в автотрофности, одна из загадок жизни. Стоит перед мыслью красивый образ
Кювье о жизненном вихре (tourbillon vital. Отражение картезианства?) - о его
причине. Надо идти смело в новую область, не боясь того, что уже в мои годы
кажется это поздним. Жизнь - миг, и я, живя мыслию, странным образом живу чем-то
вечным. < ... > . Есть какое-то особое состояние духа, когда охвачен не
высказанной в логических формах идеей. Это чувство не удовольствие - слово не
подходит, но какое-то нежелание выходить из этого состояния, ибо всегда
логический образ ограничит то, что охватывает человека.
25.I.1920 г. (Ялта, Горная Щель).
Читал Гете, Гейне, Ларошфуко, Бальзака... Гете, особенно когда пересматриваешь
его мелкие вещи, наброски, путевые письма - самый глубокий натуралист. Я
чувствую в нем что-то родственное и одинаково понимаю его интерес и к природе, и
к искусству, и к истории. Время от времени к нему возвращаюсь и в него
углубляюсь. Систематически и внимательно начал уже давно, когда жил в Теплице -
тогда прочел Бельшовского "Комментарии к Фаусту"4.
Опять хочется в часы своего досуга обращаться к изучению произведений, и
литературы о них, великих творцов человечества. Я много сделал для себя в этом
отношении - но в философии остановился, и не начал, на Мальбранше, в искусстве -
на Веласкесе, в литературе - на Данте. Хочется опять войти в эту область вечного
- в часы вольного и невольного досуга.
"Максимы" Ларошфуко иногда удивительны. Мораль и человеческие взаимоотношения
одни из наименее меня интересующих вопросы - но красива их форма. Стремление
выразить мысль кратко и сжато. Тут ведь тоже бесконечное и иногда человек
достигает в трех-пяти словах поразительной глубины. Я не раз мечтал для своей
мысли [применить] на досуге эту форму выражения, так как она наиболее свободно
от всяких рамок позволяет выражать мысль и заставляет ее, отчеканивая фразу,
углубляться в ее содержание, раскрывать для себя самого глубину достигнутого.
Помню, что это мне захотелось сделать, когда много лет назад во время одной из
своих поездок читал Марка Аврелия и позже, когда переглядывал дневник Амьеля5.
30.I.1920 г.
Я чувствую сейчас в себе силу и вижу, что я могу дать человечеству новые идеи.
Имела ли предшественников мысль об автотрофности человечества и стремление к
этому, как к геологическому явлению? Конечно, может быть, я и ошибаюсь, но мне
кажется, возможности подобного поворота в остатке моей жизни открываются. И надо
бороться для этого, так как занять такое положение важно и для русской культуры
в эпоху унижения России. Фантазия ли это?
2.II.1920 г.
Лежу с повышенной температурой. Вчера было 39o. Голова умственно ясная и свежая,
но тяжелая. Вчера все время обдумывал весь состав своей работы о живом веществе.
< ... >
Я понимаю Кондорсе, когда он в изгнании, без книг, перед смертью, писал свой
"Esquisse"6. Перед ним вставала та же мысль, как передо мной: если я не напишу
сейчас своих "мыслей о живом веществе", эта идея не скоро еще возродится, а в
такой форме, может быть, никогда. Неужели я ошибаюсь в оценке их значения и их
новизны в истории человеческой мысли? Я так сильно чувствую слабость
{3}
человеческой и своей мысли, что элемента гордости у меня нет совсем.
Вторник, 25/II-9/III.1920 г.
Не писал более месяца. Перенес сыпной тиф. И сейчас нахожусь в состоянии
выздоровления. Слаб. Пишу всего 1/2 часа - в первый раз.
Мне хочется записать странное состояние, пережитое мной во время болезни. В
мечтах и фантазиях, в мыслях и образах мне интенсивно пришлось коснуться многих
глубочайших вопросов жизни и пережить как бы картину моей будущей жизни до
смерти. Это не был вещий сон, так как я не спал - не терял сознания окружающего.
Это было интенсивное переживание мыслью и духом чего-то чуждого окружающему,
далекого от происходящего. Это было до такой степени интенсивно и ярко, что я
совершенно не помню своей болезни и выношу из своего лежания красивые образы и
создания моей мысли, счастливые переживания научного вдохновения. Помню, что
среди физических страданий (во время впрыскивания физиологического раствора и
после) я быстро переходил к тем мыслям и картинам, которые меня целиком
охватывали. Я не только мыслил и не только слагал картины и события, я, больше
того, почти что видел их (а может быть, и видел) и, во всяком случае, чувствовал
- например, чувствовал движения света и людей и красивые черты природы на берегу
океана, приборы и людей. А вместе с тем, я бодрствовал.
Я хочу записать, что помню, хотя помню не все. То же советуют мне близкие < ...
> , которым я кое-что рассказывал.
И сам я не уверен, говоря откровенно, что все это плод моей больной фантазии, не
имеющей реального основания, что в этом переживании нет чего-нибудь вещего,
вроде вещих снов, о которых нам несомненно говорят исторические документы.
Вероятно, есть такие подъемы человеческого духа, которые достигают того, что
необычно в нашей обыденной изодневности. Кто может сказать, что нет известной
логической последовательности жизни после известного поступка? И может быть, в
случае принятия решения уехать и добиваться (создания) Института живого
вещества, действительно, возможна та моя судьба, которая мне рисовалась в моих
мечтаниях. Да, наконец, нельзя отрицать и возможности определенной судьбы для
человеческой личности. Сейчас я переживаю такое настроение, которое очень
благоприятствует этому представлению.
27.II-11.III.1920 г.
Еще полгода назад я этого не сказал бы. Помню, как-то в Киеве - уже при
большевиках - я поставил себе вопрос о моем положении как ученого. Я ясно
сознаю, что я сделал меньше, чем мог, что в моей интенсивной научной работе было
много дилетантизма - я настойчиво не добивался того, что, ясно знал, могло дать
мне блестящие результаты, я проходил мимо ясных для меня открытий и безразлично
относился к переведению моих мыслей окружающим. Подошла старость, и я оценил
свою работу как работу среднего ученого с отдельными выходящими за его время
недоконченными мыслями и начинаниями. Эта оценка за последние месяцы претерпела
коренное изменение. Я ясно стал сознавать, что мне суждено сказать человечеству
новое в том учении о живом веществе, которое я создаю, и что это есть мое
призвание, моя обязанность, наложенная на меня, которую я должен проводить в
жизнь - как пророк, чувствующий внутри себя голос, призывающий его к
деятельности. Я почувствовал в себе демона Сократа. Сейчас я сознаю, что это
учение может оказать такое же влияние, как книга Дарвина, и в таком случае, я,
нисколько не меняясь в своей сущности, попадаю в первые ряды мировых ученых. Как
все случайно и условно. Любопытно, что сознание, что в своей работе над живым
веществом я создал новое учение и что оно представляет другую сторону - другой
аспект - эволюционного учения стало мне ясным только после моей болезни, теперь.
Так почва подготовлена была у меня для признания пророческого, вещего значения
этих переживаний. Но вместе с тем старый скепсис остался. < ... >
Хочу еще отметить, что мысль образами и картинами, целыми рассказами - обычная
форма моих молчаливых прогулок или сидений.
В двух областях шла эта работа моего сознания во время болезни. Во-первых, в
области религиозно-философской, во-вторых, в области моей будущей судьбы в связи
{4}
с научным моим призванием. Кажется, в начале и затем в конце брали верх
религиозно-философские переживания. Но они менее ярко сохранились в моей памяти,
хотя казались мне очень ярко выражавшими мое понимание истины.
28.II-12.III.1920 г.
Главную часть моих мечтаний составляло, однако, мое построение жизни как
научного работника, и в частности проведение в человечество новых идей и нужной
научной работы в связи с учением о живом веществе. В сущности и здесь - особенно
в начале болезни - проходили и ставились две идеи: одна о новой мировой
организации научной работы, другая - о соответствующей ей постановке
исследований в области учения о живом веществе. В конце концов, однако, мысль
сосредоточилась около этой последней, так как именно к ней как будто должна была
устремиться вся работа моей личности. Основной целью моей жизни рисовалась мне
организация нового огромного института для изучения живого вещества и проведение
его в жизнь, управление им. Этот институт, международный по своему характеру, то
есть по темам и составу работников, должен был явиться типом тех новых могучих
учреждений для научной исследовательской работы, которые в будущем должны
совершенно изменить весь строй человеческой жизни, структуры человеческого
общества. Мои старые идеи, которые неизменно все развивались у меня за долгие
годы моей ученой и профессорской деятельности и выразились в 1915-1917 гг. в
попытках объединения и организации научной работы в России и в постановке на
очередь дня роста и охвата научными учреждениями Азии, явно сейчас потеряли
реальную основу в крушении России. Не по силам будет изможденной и обедневшей
России совершение этой мировой работы, которая казалась столь близкой в случае
ее победы в мировой войне. Мне ясно стало в этих фантастических переживаниях,
что роль эта перешла к англичанам и Америке.
29/II-19/III.1920 г.
И вначале эти построения будущего шли по этому пути моих размышлений последних
лет, попыток международных организаций, причем крупную роль в этих организациях
должны бы были играть инженеры. Однако очень скоро картины этого рода -
предварительные совещания немногих на яхте где-то в море, международные съезды и
т. д. - отошли от меня. Мне как-то ясно стало, что эту форму работы для мировой
организации нельзя совместить с своей собственной научной работой; одна
организаторская работа меня никогда не удовлетворяла, как бы широка она ни была,
например, когда я был товарищем министра народного просвещения России, ведавшим
очень самостоятельно делами высшего просвещения и науки в России7. Я перешел к
организации Исследовательского института живого вещества. В представлениях о
том, как я добивался этого, мною строились целые картины свиданий и переживаний,
заседаний и споров с знакомыми и вымышленными фигурами, подобно тому, как это
бывает во сне или в тех фантастических рассказах и сказках, которые строишь себе
иногда - лично я часто перед и после сна и во время прогулок. < ... > .
... Я отправился на несколько месяцев в США по приглашению образовавшегося там
Комитета для создания Института живого вещества, собравшего большие средства, и
прочел ряд лекций с большим успехом, особенно в Балтиморе, пропагандируя идею о
необходимости изучения живого вещества. Среди американских речей имела успех
особенно одна, о ближайших задачах и целях Института живого вещества и о
необходимости его создания в Америке, вызвавшая приток денежных пожертвований,
позволивший довести нужный капитал до нескольких десятков миллионов долларов (до
70!). В конце концов, уже во время этой поездки было выбрано место для создания
Института и началась выработка его плана.
Место было выбрано на берегу моря, Атлантического океана, аналогично морским
биологическим станциям в южных штатах Северной Америки. К постройке и
организации Института было приступлено немедленно. Основы его организации были
мною продиктованы Наташе8 - я их здесь оставляю. При Институте площадь земли с
лесом, которая является неприкосновенной для сохранения нетронутой культурой
природы.
Постройка Института шла усиленным темпом. Мы переехали туда, когда все было
готово, месяца за два до официального открытия. Я видел каким-то внутренним
{5}
зрением весь Институт - огромное здание, расположенное недалеко от океана.
Кругом дома для научного персонала и служащих среди парка и цветов. Для
директора отдельный дом недалеко от Института. В Институте огромная библиотека.
Его организацию в общих чертах я продиктовал Наташе. Неясно и спорно было для
меня объединение его с геохимическим институтом, необходимость которого
неизбежно вытекала по ходу работ Института живого вещества.
Когда мы переехали - все было готово; там уже был весь штат, организовывавший
соответственные отделения - из старых сотрудников и друзей. < ... > Во главе
отделов стояли лица разных национальностей. < ... >
Я ясно представил себе торжество открытия; прибыло много гостей; пароход из
Европы (и русские). Удивительно ярко и несколько раз рисовалось мне действие
двух больших приборов, разлагающих организмы в количестве десятков тысяч кило.
Описания и принципы приборов продиктовал Наташе. Первая проба была сделана над
морскими крабами (какими-то колючими) и сразу дала результаты (будто бы открытие
в значительном количестве галлия). По идее работа этих приборов - одного для
сухопутных, другого для морских организмов - должна идти непрерывно, и штат
химиков - по специальностям < ... > работал так, как работают астрономы.
Материал накапливался десятками лет.
Я не буду здесь касаться тех научных тем, которые здесь подымались.
Поразительно, как быстро исчезают из сознания эти освещающие как молния темноту
создания интуиции и как много их помещается в единицу времени. Ясно одно - что
здесь область бесконечно великая нового.
В связи с подымаемыми здесь вопросами в разных отделах Института все время шла
непрерывная работа над отдельными задачами, причем уже в течение ближайших лет
выяснилось, что миллионные затраты окупались новыми источниками богатства
благодаря открытию руд неотделимых раньше элементов (йод, редкие земли и т.д.),
новыми их приложениями, приложением учения об удобрении, новыми средствами от
болезней. Огромную область нового дало изучение автотрофных организмов 2-го
рода9, явившегося одной из ступенек создания Института, и связанная с новыми
местами микробиология. Об этих организмах особенно в связи с автотрофностью
человечества я много думал, и многое стало мне ясным - но я не все запомнил и
лишь кое-что записал через Наташу.
Помимо любопытнейших вопросов химического характера, одновременно велись работы
и в другом направлении. Прежде всего над весом организмов, причем пришлось
вырабатывать методы и приемы. Этот вопрос вырешен. Затем над количеством живого
вещества в разных площадях земной поверхности. Тут встретилось много
неожиданного и получились интересные приложения к жизни в смысле подъема
урожайности и полей, и морей. < ... > . Луг, лес, поле были изучены с точки
зрения количества жизни в разных местах. При помощи частных средств через
несколько лет, когда авторитет Института стал высоко, была снаряжена специальная
экспедиция в девственные места Южной Америки и для океана произведен учет
скопления Саргассова моря в сравнении с обычными океаническими скоплениями
живого вещества. < ... > В обработке материала Саргассова моря я принимал
деятельное участие, когда мне уже было за 70 лет. < ... > .
2/15.III.1920 г.
Внимание было обращено на энергетический учет сознания (работы человечества), и
результаты этой работы, сравнимые с таким же учетом автотрофных организмов 2-го
рода, составляли предмет моей речи в день первого десятилетия Института.
Выдвигались и энергия светящихся организмов, и энергетический анализ разных
групп строения живого вещества по классам.
Жизнь шла в непрерывной работе. Институт много издавал, и много работ моих тут
было помещено. В новых открытиях и среди новых вопросов шла вся моя жизнь,
постоянно стремясь вперед. А вопросов и задач все более крупных являлось все
больше. В свободное время по окончании работ я читал по философии, общим
вопросам и великих поэтов. Почему-то не раз мне представлялось, что углубился в
испанскую литературу, как новую, так и старую. Здесь я набрасывал мысли для
последнего сочинения "Размышления перед смертью". < ... >
{6}
Так шла жизнь почти до конца. Я как будто стал во главе Института, когда мне
было 61-63 года, и оставался им до 80-84, когда я ушел из него и поселился
доживать свою жизнь в особом переданном мне здании с садом, не очень далеко.
Здесь я всецело ушел в разработку того сочинения, которое должно было выйти
после моей смерти, где я в форме отдельных отрывков (maximes) пытался высказать
и свои заветные мысли по поводу пережитого, передуманного и перечитанного, и
свои философские и религиозные размышления...
Умер я между 83-85 годами, почти до конца или до конца работая над
"Размышлениями". Я писал их по-русски и очень заботился, чтобы одновременно
вышел точный английский перевод...
Сейчас я вспомнил об одной мысли, которая ярко выливалась мне во время болезни,
но к которой я подходил еще в Киеве, во время работы над первой главой своей
книги о живом веществе, в связи с чтением работы Мечникова (в Полтаве) и Кащенко
(в Киеве) 10 - но которые тогда же не смог изложить в удовлетворяющей меня
форме. Это мысль о возможности прекращения смерти, ее случайности, почти что
бессмертия личности и будущего человечества. Меня интересовали последствия этого
с геохимической точки зрения. Сейчас, во время болезни, целый рой идей, с этим
связанных, прошел через мое сознание. Но здесь я их касаться не хочу и, должно
быть, не смог бы...
Так закончилась моя жизнь. Мне хочется здесь сказать несколько слов по поводу
этих "Размышлений перед смертью". Для меня именно это настроение является
наиболее странным. Я совершенно ни о чем подобном не думал за эти долгие месяцы
и годы.
Однако необходимо сказать следующее. С молодости меня привлекает форма изложения
своих мыслей в виде кратких изречений, свободных набросков и отдельных, более
длинных, но отрывочных размышлений. Я не раз пробовал это делать, но бросал, так
как убеждался, как трудно уложить мысль, изложить ее так, чтобы это
удовлетворяло; наконец, подымалась критика того, что стоит ли это записывать. А
иногда не хотелось передавать в логических выражениях те, казавшиеся мне важными
понимания сущего, которые я испытывал, как будто они были очень интимны, были
случаи, когда приходившие мне мысли, как будто верно выражавшие мое убеждение,
внушали мне страх своими неизбежными логическими выводами, раз они станут общим
достоянием (таковы мысли о семье и о значении половой морали). Но как бы то ни
было, стремление к такой форме книги очень меня всегда привлекало, так как оно
давало большую свободу изложения, а чрезвычайная свобода в выборе тем и форм
изложения, их чередование без всякого порядка казались мне отвечающими
естественному ходу мыслей живого думающего человека. Такая форма лучше дневника
- особенно если она идет без системы, а так или иначе подобрано то, что казалось
данной личности важным и нужным сказать человечеству, внести в мировую
литературу.
В последнее время в связи с чтением здесь мыслей Ларошфуко, Вовенарга11, Гете,
очевидно, эти старые стремления вновь оживились. Но то, чтобы они вылились в
такую форму "Размышлений перед смертью", чтобы эта форма так или иначе
определила их, повлияла на их состав - и характер - известной строгости мысли,
изложения, подбора тем - если можно сказать, элемента торжественности лицом к
лицу все время с Вечной загадкой, столь многих пугающей и столь могущественной в
своем влиянии на сознание человека, - этот элемент для меня совершенно
неожиданный. И он дает единство бесконечному разнообразию тем и форм, какие
может принять творчество этого рода.
Я живу всегда - при всей отвлеченности моей природы - в сознании, что
рационализирование охватывает небольшую часть духовных проявлений человеческой
личности, что разум охватывает далеко не все и нельзя даже считать его главным и
основным решателем жизненных проявлений личности. Через всю мою жизнь проходит
этот элемент и в том чувстве дружбы и братства, который так красит жизнь, и я бы
сказал, дает большую, чем что бы то ни было, возможность развернуться
человеческой личности. И странным образом эта способность дружбы, создания новых
дружественных связей - глубоких и крепких - не исчезла у меня и теперь в
{7}
старости, так как в Киеве зародились у меня глубокие дружественные связи с
Василенко, Тимошенко, Личковым12. Это все разные проявления эроса и эроса
настоящего, связанного не с абстрактным человеком-рационалистом, а с живой
человеческой личностью...
Неужели действительно охватившие меня во время болезни состояния позволили
почувствовать предсмертное состояние сознательно умирающего человека, когда
выступают перед ним основные элементы его земной жизни?
< ... >
Я записываю эти подробности по желанию Ниночки13. Но мне кажется, они являются
чисто фантастическими построениями, связанными с той формой, в какую вылилась
эта странная работа моего сознания. Но может быть, и в этой форме есть отблески
прозрений в будущее?
Сноски:
1 Максвелл Джеймс Клерк (1831-1879) - английский физик, создатель классической
термодинамики, один из основателей статистической физики.
2 Рукопись под условным названием "Живое вещество" Вернадский начал писать в
сентябре 1917 г. на Украине, в Шишаках, и продолжал в Киеве, а потом в Крыму.
Частично издана в 1978 г. в издательстве "Наука" под тем же названием.
3 Арнольди Владимир Митрофанович (1871-1924) - русский ботаник,
член-корреспондент Российской Академии наук.
4 А. Бельшовский, Гете. Его жизнь и произведения, т. 1-2, Спб., 1898-1908.
5 Амьель Анри (1821-1881) - швейцарский профессор философии. Большую
популярность получило его сочинение "Отрывки задушевного дневника", посвященное
нравственным поискам.
6 Кондорсе Жан Антуан Никола (1743-1794) - французский ученый и политический
деятель, член Парижской Академии наук. Примыкал к энциклопедистам. Участник
французской революции 1889 г., председатель Законодательного собрания,
принадлежал к партии жирондистов. После разгрома партии в течение восьми месяцев
скрывался и написал свое знаменитое сочинение "Эскиз исторической картины
прогресса человеческого разума", упоминаемое Вернадским.
7 Вернадский состоял товарищем (заместителем) министра народного просвещения
России с августа по ноябрь 1917 г.
8 Наталья Егоровна (1861-1943) - жена Вернадского.
9 Автотрофные организмы 2-го рода. Открыты русским микробиологом С.Н.
Виноградским (1856-1953) в 1887 г. Хемоавтотрофные организмы Вернадский считал
наиболее активным биогеохимическим агентом в земной коре. Ныне к ним относят так
называемые прокариоты - безъядерные бактерии и сине-зеленые водоросли.
10 Мечников Илья Ильич (1845-1916) - биолог и патолог, один из основоположников
сравнительной патологии, эволюционной эмбриологии, иммунологии. Лауреат
Нобелевской премии (1908). В популярной книге "Этюды оптимизма" развивал идеи
достижения активного долголетия.
Кащенко Петр Петрович (1858/59 - 1920) - известный психиатр и земский
медицинский деятель.
11 Вовенарг Люк Клапье (1715-1747) - французский моралист. Известны его
"Размышления и максимы" (1746), которые отличались ясностью, теплотой и
благородством мыслей.
12 С.П. Василенко, Н.П. Тимошенко и Б.Л. Личков - украинские ученые, с которыми
Вернадский сотрудничал в период создания Украинской Академии наук в 1918-1919
гг. и теплые отношения с которыми сохранились на всю жизнь. Известны два тома
переписки Вернадского с Борисом Леонидовичем Личковым (М., Наука, 1979 и 1980)
13 Нина Владимировна - дочь Вернадского.
|
| |