Б. А. Кистяковский.

Государство правовое и социалистическое[1]

 

Богдан Александрович Кистяковский (1868-1920) учился в университетах Киева, Харькова, Дерпта. В 1898 г. в Берлине защи­тил диссертацию «Общество и индивидуальность». Преподавал в Московском коммерческом институте и на юридическом факультет те Московского и Киевского университетов. Редактировал журналы «Критическое обозрение» и «Юридический вестник». Выступил в качестве одного из авторов известного сборника «Вехи» (1909). В 1919г. был избран академиком украинской Академии наук.        

Основные сочинения: «Страницы прошлого. (К истории конституционного движения в России)», «Сущность государственной власти», «Социальные науки и право: очерки по методологии соци­алъных наук и общей теории права».                                                

Б. А. Кистяковский работал в области методологических проб­лем философии и социологии права. Исследовал социально-историче­ские предпосылки правового нигилизма. Внес значительный вклад в разработку концепции правового государства. Он считал проблему генезиса и сущности права одной из важнейших социогуманитар­ных проблем, удовлетворительное решение которой возможно лишь на пути интегрального научного подхода, способного преодолеть од­носторонности юридического, социологическом и психологического видения, утверждал, что только синтез, объединяющий познавательные возможности указанных подходов на базе философии культуры, открыва­ет возможность построения аутентичной теоретической модели право­вой реальности.

 

 

I

Чтобы изучать какой-нибудь предмет, надо не только интере­соваться им, надо еще питать к нему симпатию и даже любить его. Но можно ли у современного русского человека предположить сим­патию и любовь к государству? Рассуждая объективно, приходится ответить отрицательно на этот вопрос. В представлении большин­ства государство является каким-то безжалостным деспотом, ко­торый давит и губит людей. Государство — это то чудовище, тот зверь — Левиафан, как его называл Гоббс, который поглощает лю­дей целиком, без остатка. Для нас, русских, государство — это поло­жение об усиленной и чрезвычайной охране, это военное положе­ние, это военно-полевые суды и смертные казни. Государство — это несправедливые войны, ведущие к подчинению и порабощению слабых и небольших национальностей великими и могучими на­циями. Наконец, государство — это организация экономически сильных и имущих для подавления и эксплуатации экономически слабых и неимущих.

Впрочем, излишне перечислять все те стороны современной государственной жизни, которые придают государству насильст­венный характер и звериный облик. Они чересчур хорошо извест­ны всем. У нас в России в данный момент они — наиболее обычное явление.

Но действительно ли государство создано и существует для того, чтобы угнетать, мучить и эксплуатировать отдельную лич­ность? Действительно ли перечисленные выше столь знакомые нам черты государственной жизни являются существенным и не­отъемлемым ее признаком?

Мы должны самым решительным образом ответить отрицатель­но на эти вопросы. В самом деле, все культурное человечество жи­вет в государственных единениях. Культурный человек — это два понятия, взаимно дополняющие друг друга. Поэтому культурный человек даже немыслим без государства.

И конечно, люди создают, охраняют и защищают свои государства не для взаимного мучительства, угнетения и истребления. Иначе государства давно распались бы и прекратили бы свое сущест­вование. Из истории мы знаем, что государства, которые только угнетали своих подданных и причиняли им только страдания, дейст­вительно гибли. Их место занимали новые государства, более удов­летворявшие потребностям своих подданных, т. е. более соответст­вовавшие самому существу и природе государства. Никогда государ­ство не могло продолжительно существовать только насилием и угнетением. Правда, в жизни всех государств были периоды, когда, казалось, вся их деятельность сосредоточивалась на мучительстве по отношению к своим подданным. Но у жизнеспособных госу­дарств и у прогрессирующих народов эти периоды были всегда срав­нительно кратковременны. Наступала эпоха реформ, и государст­во выходило на широкий путь осуществления своих настоящих за­дач и истинных целей.

В чем же, однако, настоящие задачи и истинные цели государ­ства? Они заключаются в осуществлении солидарных интересов людей. При помощи государства осуществляется то, что нужно, до­рого и ценно всем людям. Государство само по себе есть самая все­объемлющая форма солидарности между людьми, и вместе с тем оно ведет к созданию и выработке наиболее полных и всесторон­них форм человеческой солидарности. Общее благо — вот форму­ла, в которой выражаются задачи и цели государства.

Что сущность государства, действительно, в отстаивании со­лидарных интересов людей, это сказывается даже в отклонениях государства от его истинных целей. Даже наиболее жестокие фор­мы государственного угнетения обыкновенно оправдываются сооб­ражениями об общем благе.

Способствуя росту солидарности между людьми, государство облагораживает и возвышает человека. Оно дает ему возможность развивать лучшие стороны своей природы и осуществлять идеаль­ные цели. В облагораживающей и возвышающей человека роли и заключается истинная сущность и идеальная природа государства.

Вышеприведенному мнению английского позитивиста Гоббса, который считал государство зверем, библейским Левиафаном, надо противопоставить мнение немецких философов. Из них Фих­те считал государство наиболее полным осуществлением человече­ского «я», самым могучим проявлением человеческой личности. Гегель видел в государстве наиболее совершенное воплощение ми­ровой саморазвивающейся идеи. Поэтому он называл государство даже земным богом.

Конечно, мнения Фихте и Гегеля обнаруживают более вдум­чивое, более проникновенное отношение к государству, чем мне­ние Гоббса. Гоббс поспешил обобщить и возвести в принцип такие же ужасные явления насилия и жестокости со стороны государст­венной власти, свидетелями каких теперь являемся и мы в пережи­ваемую нами эпоху в России. Но именно потому, что им приходится быть свидетелями самого необузданного государственного само­властия, не желающего признать для себя никаких пределов, не соглашающегося отмежевать себе определенные границы, мы все не сомневаемся, что оно недолговечно и скоропреходяще. Никто бо­лее нас не может быть уверен в том, что военно-полевые суды и бес­численные смертные казни есть результат только временного из­вращения деятельности органов государственной власти. Они долж­ны скоро исчезнуть, и притом исчезнуть навсегда. Мы верим, что смертные казни могут только обратиться против тех, кто их приме­няет, но они не развратят целый народ, не приучат его к жестокостям и кровопролитию.

Наша вера во временный и преходящий характер государст­венного насилия и угнетения покоится на вере в человеческую лич­ность. Личность со своими идеальными стремлениями и высшими целями не может мириться с тем, чтобы государство, долженствую­щее осуществлять солидарные интересы людей, занималось истреб­лением и уничтожением их.

Углубляясь в себя и черпая из себя сознание творческой силы личности, не мирящейся с звериным образом государства-Левиа­фана, мы часто невольно являемся последователями великих фило­софов-идеалистов. В нас снова рождаются, в нашем сознании снова возникают те великие истины, которые открылись им и которым они дали философское выражение. Часто в других понятиях, в дру­гих формулах мы повторяем их идеи, не будучи с ними знакомы в их исторической литературно-философской оболочке. Но в этом доказательство того, что здесь мы имеем дело не со случайными и временными верными замечаниями, а с непреходящими и вечны­ми истинами.

Возвращаясь к двум противоположным взглядам на государст­во — на государство как на олицетворение насилия в виде зверя Ле­виафана и на государство как на воплощение идеи, высшее прояв­ление личности, или на государство как на земного Бога, — мы дол­жны указать на то, что эти два различные взгляда на государство со­ответствовали двум различным видам государств.

Гоббс, рисуя свой образ государства-зверя, имел в виду аб­солютно-монархическое или деспотическое государство. Неогра­ниченность полномочий государственной власти и всецелое погло­щение личности, осужденной на беспрекословное подчинение государству, и придают абсолютно-монархическому государству звериный вид. В противоположность Гоббсу, Фихте и Гегель подра­зумевали под государством исключительно правовое государство. Для них само понятие государства вполне отождествлялось с по­нятием правового государства. Притом, они представляли себе правовое государство не в том конкретном виде, каким оно было в передовых странах их эпохи, а как совокупность тех принципов, которые должны осуществляться в совершенном правовом госу­дарстве.

Вполне понятно, почему Фихте и Гегель, чтобы уразуметь ис­тинную природу государства, обращали свои взоры прежде всего и исключительно на правовое государство. Правовое государство — это высшая форма государственного быта, которую выработало че­ловечество как реальный факт. В идеале есть более высокие формы государственности, например социалистическое государство. Но социалистическое государство еще нигде не осуществлено как факт действительности. Поэтому с социалистическим государством мож­но считаться только как с принципом, но не как с фактом.

Все цивилизованные народы всех частей света в настоящее время организованы в правовые, или конституционные государст­ва. Россия в данный момент тоже совершает переход к правовому государству. Этот переход для нашего отечества особенно болез­нен, потому что он искусственно задерживался и отсрочивался. На­конец, теперь дальнейшие отсрочки стали невозможны, И Россия в этом отношении вступает в семью цивилизованных народов.

 

II

Большинство современных европейских и американских го­сударств принадлежит по своему государственному строю к право­вым, или конституционным, государствам. Конечно, в различных странах, в различных климатических условиях, среди различных национальностей и под влиянием различных исторических судеб правовые государства организованы чрезвычайно различно. Как формы, так и виды правовых, или конституционных, государств в Европе и в других странах весьма разнообразны. Различия эти час­то весьма существенны, из-за сохранения или устранения их ведет­ся жестокая политическая борьба. Но по сравнению о основными принципами правового, или конституционного, государства все эти различия оказываются деталями. Основные принципы, на ко­торых построено и должно быть построено всякое правовое госу­дарство, везде должны быть одни и те же.

Основной принцип правового, или конституционного, госу­дарства состоит в том, что государственная власть в нем ограниче­на. В правовом государстве власти положены известные пределы, которых она не должна и не может переступать. Ограниченностью власти в правовом государстве создается признанием за личностью неотъемлемых, нерушимых и неприкосновенных прав. Впервые в правовом, или конституционном, государстве признается, что есть известная сфера самоопределения и самопроявления личности, в которую государство не имеет права вторгаться.

Неотъемлемые права человеческой личности не создаются государством; напротив, они по самому существу своему принадле­жат самой личности. Среди этих неотъемлемых, непосредственно присущих человеку прав на первом месте стоит свобода совести. Вся сфера мнений, убеждений и верований должна быть, безуслов­но, неприкосновенна для государства. Отсюда возникает призна­ние религиозной свободы, т. е. свободы веровать и не веровать; ме­нять религию, создавать свою собственную религию и объявлять себя не принадлежащим ни к какому вероисповеданию; сюда же на­до отнести свободу культов, т. е. право для всех вероисповеданий отправлять свое богослужение. Непосредственным следствием сво­боды совести является свобода слов, устного и печатного. Человек имеет право не только думать, как ему угодно, и верить, во что ему угодно. Он имеет также право свободно высказывать свои мнения и убеждения, проповедовать свои верования, отстаивать и распро­странять их путем устного и печатного слова.

Для высказывания своих мнений и проповеди своих взглядов человек должен иметь свободу общения. Без свободы общения не может происходить даже простой обмен мнений и взглядов. Поэто­му среди неотъемлемых прав личности, признаваемых в правовом, или конституционном, государстве, одним из существеннейших прав является свобода союзов и свобода собраний. Человек имеет право свободно собираться, устраивать союзы и общества.

Но все эти, а также и многие другие свободы и права, как, на­пример, свобода передвижения, право на доброе и незапятнанное имя, некоторые имущественные права, оказались бы иллюзией, ес­ли бы в правовом государстве не была установлена неприкосновен­ность личности. Дело в том, что при осуществлении этих свобод различные группы лиц необходимо будут сталкиваться. Одни лица, предположим, желают созвать на данной площади политическое собрание, другие желают устроить на ней богослужение, третьи желают сделать ее исходным пунктом для религиозной или художест­венной процессии, четвертые желают на ней торговать, пятые желают, чтобы она была свободна для проезда. Понятно, что из стремления различных лиц осуществить столь разнообразные же­лания и потребности естественно произойдет столкновение. Веро­ятно, никому не удается вполне осуществить свое желание, и всем придется наткнуться на противодействие со стороны других и, может быть, даже пострадать от него. Для устранения всех этих столк­новений во всяком правовом государстве все вышеупомянутые сво­боды должны быть регламентированы, т. е. для осуществления их должны быть установлены правила, которые исключали бы возмож­ность столкновений с осуществлением других потребностей. На­рушение этих правил, как и нарушение всяких других уголовных за­конов, естественно, должно быть наказуемо. Органы государствен­ной власти и в правовом государстве должны быть наделены полно­мочиями пресекать нарушение законов, т. е. в случае нужды даже арестовывать нарушителей.

Но в правовом государстве полномочия органов государст­венной власти по предупреждению и пресечению нарушения за­конов поставлены в строгие рамки закона. Эти законные рамки полномочий органов власти и создают так называемую неприкос­новенность личности. Они заключаются в том, что административ­ные власти или, точнее, полиция не могут лишать человека свобо­ды на более продолжительный срок, чем на сутки, и в крайнем слу­чае на два, на три дня. В течение этого времени они должны или освободить арестованного, или передать его в руки судебной влас­ти. Со своей стороны, судебные власти немедленно по передаче им арестованного должны установить, был ли нарушен закон и на­сколько важно нарушение. В зависимости от этих обстоятельств судебная власть должна или издать постановление о немедленном ос­вобождении арестованного, или составить мотивированный при­говор о его дальнейшем задержании. Прямым дополнением прин­ципа неприкосновенности личности является неприкосновенность жилища и переписки. По отношению к жилищу и переписке уста­навливаются также правила, на основании которых они могут под­вергаться осмотру только по приговору судебных властей. Все пра­ва личности вместе с неприкосновенностью ее составляют сущест­венное содержание политической свободы, без которой не может обходиться ни одно культурное общество.

Благодаря неотъемлемым правам и неприкосновенности лич­ности государственная власть в правовом, или конституционном, государстве не только ограничена, но и строго подзаконна. Подзаконность государственной власти является настолько общеприз­нанным достоинством государственного строя вообще, что обык­новенно его стремится присвоить себе и благоустроенное абсолют­но-монархическое государство. Особенно у нас в России в период безусловного господства неограниченного самодержавия государст­венная власть прилагала много стараний к тому, чтобы доказать согласованность своих действий со строгою законностью. У нас были государствоведы, развившие целую теорию, на основании которой русской государственной власти по преимуществу присвоен при­знак законности и потому все ее действия всегда согласованы с за­конами. Согласно этой теории, подобно тому, как основу правовых государств составляют неотъемлемые и неприкосновенные права личности, так основу русского самодержавного государства состав­ляет подзаконность его власти.

Но мнение о преимущественно подзаконном характере само­державной государственной власти в России оказалось ошибоч­ным. Оно было результатом идеализации русского самодержавия. Наша пресловутая законность сводилась к постоянным уверениям правительства, что оно стремится к строгой согласованности с за­конами всех действий органов власти. И в этих постоянных увере­ниях заключалось уже косвенное признание того, что в действи­тельности законность не являлась бесспорным свойством нашей пра­вительственной системы. Вскоре факты неопровержимо подтвер­дили справедливость этого предположения, У нас есть законы, как, например, статьи 10 и 11 Устава Уголовного Судопроизводства, предоставлявшие мировым судьям право контролировать правиль­ность постановлений об арестах и содержании в заключении, кото­рые совершенно не применялись со дня вступления их в силу в те­чение сорока лет. Особенно много прямых нарушений законов со­вершалось в сфере верховного управления. Ныне упраздненный уже комитет министров в последний год своего существования сам признал, что как он сам, так и отдельные министры постоянно при­бегали к обходам законов.

Впрочем, не подлежит сомнению, что осуществление закон­ности при общем бесправии есть чистейшая иллюзия. При беспра­вии личности могут процветать только административный произ­вол и полицейские насилия, как это и было в самодержавной Рос­сии. Законность предполагает строгий контроль и полную свободу критики всех действий власти, а для этого необходимо признание за личностью и обществом их неотъемлемых прав. Таким образом, последовательное осуществление законности требует, как своего дополнения, свобод и прав личности и, в свою очередь, естествен­но вытекает из них как их необходимое следствие.                      

Мы указали на то, что основной принцип правового, или кон­ституционного, государства наряду с подзаконностью государст­венной власти заключается в ограниченности ее так называемыми правами человека и гражданина. Принцип ограниченности государственной власти в конституционном государстве часто понимается совершенно ложно. Так как среди правовых государств очень много конституционных монархий, то ограниченность власти толкуется в смысле ограниченности монархической государственной власти. Конституционным монархиям противопоставляют демократические республики, в которых желают присвоить всю полноту и неограниченность власти. У нас недоразумение увеличивается еще благодаря одной часто встречающейся терминологической ошиб­ке. Очень часто у нас переводят термины «суверенный» и «сувере­нитет» неправильно — именно словами «самодержавный» и «само­державие», вместо того, чтобы передавать их значение вполне соответствующими им русскими словами «верховный» и «верхо­венство». Поэтому вместо того, чтобы выставлять требование суве­ренитета или верховенства народа, у нас выставляют требование «самодержавия народа». Так как слово «самодержавие» переводит­ся на иностранные языки словом «автократия», то в обратном пе­реводе требование самодержавия народа равносильно требованию автократии или самовластия народа. Как известно, подобного тре­бования не выставляет ни одна республиканская и демократичес­кая партия самых передовых стран. Конечно, и у нас многие подра­зумевают под требованием «самодержавия народа» лишь требова­ние верховенства народа. Но другие совершенно определенно желали бы придать принципу «самодержавия народа» значение пол­ной неограниченности власти верховного народа. Не уяснив себе громадного политического, социального и культурного значения, которое имеет принципиальное ограничение государственной власти в конституционном государстве, они склонны видеть в нео­граниченном народовластии осуществление известного идеала.

Но можно ли признать идеальным тот порядок, при котором государственная власть, хотя бы и всецело сосредоточенная в ру­ках народа, могла бы по желанию отменять свободу слова, печати, собраний и союзов? Свободы эти — настолько неотъемлемое право каждого человека, что тот государственный строй, в котором они нарушаются, не может быть признан нормальным, независимо от того, в чьих руках находится власть. Там, где этих свобод нет или где они во всякий данный момент могут быть хотя бы временно упразднены, там нет даже элементарной политической свободы и там государственная власть имеет характер насильственный, а не правовой. Ведь и государства, построенные на принципе народо­властия, могут быть несвободными и деспотическими. Деспотизм народа может быть часто даже ужаснее деспотизма одного лица, как это показывают примеры некоторых античных республик или господство конвента и якобинцев в эпоху Великой французской ре­волюции. Но всякий деспотизм, хотя бы и деспотизм народовлас­тия, не только гибелен, а и излишен. Принцип народного сувере­нитета вовсе не требует неограниченности народный власти. Он предполагает лишь верховенство народа. Народный суверенитет совсем не требует такой громадной жертвы, как жертва человечес­кой личностью во имя всемогущества власти народа. Напротив, в атмосфере бесправия, насилия и несвободы легко может погиб­нуть и само народное верховенство.

Однако защитники неограниченности народовластия часто стремятся оправдать его хотя бы как временную меру. Они обыкно­венно указывают на то, что народовластие сможет утвердиться и направить государственную деятельность в пользу народных масс, только после того, как оно разделается с врагами народа, восполь­зовавшись неограниченными полномочиями, а для этого оно и долж­но временно располагать ими. Но это тот же аргумент, который приводит в оправдание своих насилий всякое деспотическое пра­вительство. В ответ на него истинные сторонники политической свободы должны настаивать на своем принципе, что насилия никог­да и ничем нельзя оправдывать. Политическая свобода — такое гро­мадное и драгоценное благо, что от него нельзя отказываться ни на одно мгновение и ни за какие временные выгоды.

Мы в России особенно должны были бы научиться ценить по­литическую свободу. Осуществление политической свободы в Рос­сии было всегда со времен Новикова, Радищева и декабристов меч­той наших лучших людей. Целые поколения нашего общества гиб­ли в борьбе за свободу. Лучшие традиции русской интеллигенции заключались всегда в отстаивании своего человеческого достоинст­ва и своих личных прав. Теперь к борьбе нашей интеллигенции против бесправия личности и за свободу человека и гражданина у нас присоединились, наконец, и народные массы. И именно те­перь, когда осуществление политической свободы у нас уже так близко, с нашим сознанием и с нашей совестью не мирится хотя бы кратковременный добровольный отказ от нее. Конечно, этого ни­когда не будет, и русское общество, весь русский народ не пойдет на такие сделки со своей совестью и со своим правовым самосозна­нием! Мы должны, наконец, приучиться смотреть на политичес­кую свободу, на свободу личности, на права человека и гражданина как на абсолютно неотчуждаемые блага.

Права человека и гражданина, или личные общественные свободы, составляют только основу или предпосылку всего строя правового государства. Как и всякое государство, правовое государ­ство нуждается в организованной власти и в учреждениях, выпол­няющих различные функции власти. «Само собой понятно, что правовому государству соответствует только известная организа­ция власти. В правовом государстве власть должна быть организо­вана так, чтобы она не подавляла личность и чтобы как отдельная личность, так и совокупность личностей — народ — были бы не только объектом власти, но одновременно являлись бы и субъек­том ее. Этот характерный признак государственной власти в право­вом государство лучше всего выясняется из противопоставления организации государственной власти в абсолютно-монархическом и в правовом государстве.

В абсолютно-монархическом государстве государственная власть характеризуется тем, что она безусловно противопоставляет­ся населению, или народу. Абсолютно-монархическая государст­венная власть — это нечто совершенно чуждое народу, только гос­подствующее, распоряжающееся и управляющее им. Всю свою си­лу, весь смысл свой абсолютно-монархическая власть почерпает в своей безусловной оторванности от народа, так как эта оторван­ность и отчужденность от народа позволяет абсолютно-монархиче­ской власти вознестись на ту неизмеримую и недосягаемую высоту, которая сообщает всем ее распоряжениям непререкаемость. Прес­тиж абсолютно-монархической государственной власти и заключа­ется главным образом в ее непререкаемости, или в требовании сле­пого, беспрекословного повиновения распоряжениям власти и в воспрещении какой бы то ни было критики их.

Совсем другими чертами характеризуется государственная власть в правовом, или конституционном, государстве. В нем госу­дарственная власть связана с народом, так как сам народ в нем при­нимает участие в организации государственной власти и в созда­нии государственных учреждений. Самое важное учреждение пра­вового государства, народное представительство, является соучаст­ником государственной власти, непосредственно создавая одни ак­ты ее и влияя на другие, «Поэтому престиж конституционной госу­дарственной власти заключается не в недосягаемой высоте ее, а в том, что она находит поддержку и опору в народе. Опираться на на­род является ее основной задачей и целью, так как сила, прочность и устойчивость ее заключается в народной поддержке. В конститу­ционном государстве правительство и народ не могут противопоставляться как что-то чуждое и как бы враждебное друг другу. Тем не менее это не значит, что они сливаются в нечто нераздельно сущест­вующее. Напротив, государственная власть и в конституционном государстве остается властью и сохраняет свое собственное и само­стоятельное значение и существование. Но эта власть солидарна с народом, или населением; их интересы и цели в значительной ме­ре общи. Таким образом, в то время как абсолютно-монархическое государство характеризуется двойственностью, или дуализмом, так как оно состоит из двух чуждых, разнородных и часто друг дру­гу враждебных элементов — правительства и народа, — в конститу­ционном государстве, хотя бы в принципе или в идее создается не­которое единство между народом и государственной властью. Еди­нение власти с народом является всегда целью и основным стрем­лением всякого конституционного правительства.

Но правовое государство часто характеризуется как государ­ство, в которым ведется беспрерывная борьба классов из-за власти и в котором всегда есть господствующие и подчиненные классы. Согласуется ли установленный нами принцип правового государст­ва — единение государственной власти с народом и проистекающее из него единство государственного целого с теорией и принципа­ми классовой борьбы? На первый взгляд кажется, что они друг дру­гу противоречат. Ведь классовая борьба заключается в розни, разъе­динении и разобщении, а потому там, где постоянно ведется клас­совая борьба, не может быть, по-видимому, единения, общности и солидарности. Но классовая борьба есть борьба общественных сил; это явление по преимуществу социальное, относящееся к со­циальной основе государства. Следовательно, элемент разобще­ния, разъединения и розни, создаваемый классовой борьбой, со­ставляет лишь основу правового государства, а не само правовое го­сударство как таковое. Это подтверждается между прочим тем, что сама по себе классовая борьба еще не составляет государства. На­против, даже с социологической точки зрения современное госу­дарство есть не классовая борьба сама по себе, а организация клас­сового господства, или организация господства одного или не­скольких классов над всеми остальными. Современное государство представляет из себя как бы известный момент классовой борьбы, застывший и выраженный во внешней государственно-правовой организации. Это соотношение между классовой борьбой и госу­дарственной организацией обыкновенно и имеют в виду, когда го­ворят, что государственный строй, тот или иной характер государственных учреждений или просто конституция является выражени­ем соотношения общественных сил.

Классовая борьба вплетена в организацию современного кон­ституционного, или правового, государства. Отдельные классы при посредстве своих партий являются благодаря народному пред­ставительству двигателями современного государства во всех его проявлениях. Но все отдельные общественные силы, организован­ные в самостоятельные политические партии, выступают как неч­то отдельное, друг с другом разъединенное и даже противополож­ное друг другу только в подготовительной стадии, только пока не принято решение и не определено, как будет действовать государст­во и что будет выражением его воли. Напротив, всякий акт государ­ственной власти представляет всегда нечто единое и цельное. При этом акты власти в современном правовом государстве не являют­ся простым выражением мнений и желаний господствующего клас­са. Далеко не всегда побеждает тот, кто был и остался победителем в решительный момент, когда складывалось и организовывалось современное государство. Часто господствующему элементу прихо­дится идти на уступки, и тогда как отдельные акты, так и вся деятель­ность государства является результатом компромисса. Во всяком случае, в современных правовых государствах и социально-угне­тенные элементы всегда имеют возможность влиять на ход государ­ственной жизни, так как и они имеют своих представителей в об­щем народном представительстве. Во всех парламентах существу­ют рабочие партии. Правда, даже при всеобщем избирательном праве благодаря неблагоприятным для рабочих партий организа­циям выборов, например, невыгодному для рабочего населения рас­пределению избирательных округов, — рабочие партии остаются и неминуемо должны оставаться в меньшинстве, но все-таки их голос может приобрести громадный вес и моральное значение, как это мы видим в данный момент в Англии. Господствующие партии час­то бывают принуждены уступить даже в принципиальных вопро­сах, несмотря на то, что физическая сила, или вернее, численное превосходство, на их стороне.

Вследствие всех этих причин отчужденность от государства даже наиболее угнетенных социально и наиболее крайних по сво­им политическим требованиям элементов, т. е. рабочего класса, в конституционном государстве не так велика, как отчужденность всего народа от правительства в абсолютно-монархическом госу­дарстве. В конституционном государстве и рабочий класс путем, своих профессиональных организаций, своей прессы, своих партий и их парламентских фракций участвует в государственной жиз­ни и влияет на ее ход. Все это и способствует установлению того единства между народом и государственною властью, которое ха­рактеризует конституционное государство.

Конечно, это единство государственного целого в современ­ном конституционном государстве имеет значение скорее девиза, принципа и идеальной цели, чем вполне реального и осуществлен­ного факта. Уже то, что в современном конституционном государ­стве есть господствующие и подчиненные, даже угнетенные со­циально элементы, не позволяет вполне осуществиться такому единству. Но здесь приходится констатировать известный факт, ко­торый наблюдается вообще по отношению к современному консти­туционному государству. Современное конституционное государст­во провозглашает определенный принцип как свой девиз и свою цель. К осуществлению его оно стремится, но оно не осуществляет его целиком и не в состоянии это сделать. Несомненно, что полное единение государственной власти с народом, т. е. полное единство государства как цельной социальной организации, осуществимо только в государстве будущего, в народном, или социалистическом государстве. Последнее, однако, не будет в этом случае создавать новый принцип, а только осуществит тот принцип, который про­возглашен правовым государством.

Возвращаясь к вопросу об организации государственной влас­ти в правовом государстве и об участии народа в этой организации, надо отметить, что самая важная функция власти — законодательст­во—в правовом государстве всецело подчинена народному пред­ставительству. Законодательство нормирует не только отношения отдельных лиц и целых групп между собой, но и отношения част­ных лиц к государству, а также в особенности и деятельность всех государственных учреждений. Ясно, однако, что при свободе лица и самодеятельности общества лицо само должно участвовать тем или иным способом в выработке тех норм и правил или, коротко говоря, законов, которые будут его связывать и обязывать. В право­вом государстве отдельные лица принимают участие в выработке законодательных норм путем представительства. Чтобы гаранти­ровать согласованность законодательства с мнениями и убеждени­ями всех отдельных лиц или с народным правосознанием, и создает­ся народное представительство.

В создании народного представительства путем выборов дол­жен участвовать, конечно, весь народ. Никакие выделения и разде­ления народа по отношению к праву избирать народных представителей, т. е. никакие ограничения избирательного права принци­пиально недопустимы. Избирательное право должно быть всеоб­щим и равным, а для того, чтобы всеобщность и равенство были действительно обеспечены, голосование должно быть прямым, т. е. производиться непосредственно за кандидатов, намеченных в пред­ставители, и тайным, или закрытым.

Требование всеобщего, равного и прямого избирательного права с тайной подачей голосов является теперь основным требо­ванием демократизма. При народовластии всякий должен обла­дать избирательным правом и никто не может быть его лишен. Те­перь это стало аксиомой даже для сторонников самого скромного народовластия и демократизма.

Впрочем, в последние десятилетия все более и более выясняет­ся, что всеобщее избирательное право отвечает не только запро­сам демократизма, но и самым настоятельным государственным нуж­дам. Ничто в такой степени не обеспечивает государственного единства и национальной солидарности, как всеобщее избиратель­ное право. Из государственных деятелей первый понял это Бис­марк, который поставил созданную им Германскую империю на прочный базис, наделив ее народным представительством, избира­емым на основе всеобщего и прямого голосования. Так как всеоб­щее избирательное право было введено в Германской империи еще тогда, когда во всех отдельных немецких государствах народ­ные представительства избирались на основе различных цензовых систем, то это сразу придало имперскому представительству громад­ный авторитет и чрезвычайно расширило его моральные, а в кон­це концов и юридические компетенции. Можно с уверенностью сказать, что германское единство окрепло и сплотилось главным образом благодаря тому, что имперское народное представительст­во избирается путем всенародного голосования.

В другой стране — в Австрии — мы присутствуем при еще более поразительном явлении. Там уже несколько лет само правительство с императором во главе борется за введение всеобщего избирательно­го права. Самую горячую поддержку австрийскому правительству в этой борьбе оказывают его всегдашние противники, рабочие-социа­листы. Напротив, постоянные сторонники его, феодалы и крупные землевладельцы, оказались в самой непримиримой оппозиции пра­вительству по этому вопросу. Такое положение объясняется, конеч­но, тем, что австрийское правительство сознало настоятельную го­сударственную необходимость для Австрии авторитетного народно­го представительства, избираемого всеобщей подачей голосов. При разноплеменности населения австрийской империи и при беспощад­ной борьбе между национальностями Австрия особенно нуждается в народном представительстве, которое объединяло бы все ее наро­ды и являлось бы олицетворением государственного единства. А та­кое сплачивающее и объединяющее народное представительство не­обходимо должно избираться всенародным голосованием. Австрий­ское правительство поняло, что государственное единство Австрии может быть спасено только общенародным и демократическим пре­дставительством. Теперь всеобщее избирательное право в Австрии очень близко к осуществлению, так как основанный на нем избира­тельный закон уже принят рейхсратом.

В другой части австро-венгерской монархии, в Венгрии, так­же правительство само явилось инициатором поставленного там теперь на очередь введения всеобщего избирательного права. И там в этом вопросе правительство руководилось исключительно ин­тересами государственного единства и стремлением отстоять це­лость монархии.

У нас в России требование всеобщего и равного избиратель­ного права диктуется демократическим характером и демократиче­ским составом всего нашего общества! В нашем народе нет резких социальных подразделений, нет ни феодальной аристократии, ни очень крупной и могущественной буржуазии. Наша интеллигенция всегда отличалась демократизмом в лучшем смысле этого слова. Поэтому теперь у нас нет и не может быть искренних конституцио­налистов, которые не были бы сторонниками всеобщего избира­тельного права. Действительно, все наши конституционные пар тии вводят это требование в свою программу.

Но и у нас необходимость всеобщего и равного избирательно­го права вызывается не только требованиями демократизма. Необ­ходимость эта настоятельно диктуется и чисто государственными интересами. В видах простого государственного самосохранения, у нас необходимо повысить уровень правосознания в народе и увели­чить в нем чувство нравственной и правовой ответственности за свое поведение. Нужно, чтобы в нашем обществе и народе исчезло несколько пренебрежительное отношение к законам и праву. Нако­нец, нам необходимо внушить большее чувство солидарности раз­личным элементам нашего народа. Только прочное чувство солидар­ности в народе может гарантировать единство и целость государст­ва. Как мы указали выше, главное назначение государства заключа­ется в удовлетворении и в обеспечении солидарных интересов на рода.  Но удовлетворять солидарные  интересы  народа можно только тогда, когда они существуют и сознаются.

Ясно, однако, что для того, чтобы повысить уровень правосо­знания в народе, увеличить в нем чувство ответственности, вну­шить ему большее уважение к законности, к своим и чужим правам, усилить в нем сознание общественной и национальной солидарно­сти и заставить его признать важность общегосударственных и об­щенародных интересов, — для всего этого нужно, чтобы весь народ в лице своих представителей участвовал в создании и выработке за­конов и оказывал влияние на деятельность правительства и общую политику своей страны. Но как участие в законодательстве, так и влияние на правительственную деятельность может быть обеспе­чено всему народу только при общем и равном избирательном пра­ве. Из всего этого мы можем заключить, каким громадным благом не только для народа, но и для самого государства явилось бы у нас всеобщее и равное избирательное право с прямой и тайной пода­чей голосов. Нужно быть ослепленным политическим доктринерст­вом и охранительными тенденциями, чтобы не оценивать ту громад­ную государственно-созидательную силу, которой будет у нас обла­дать всенародное голосование. Но его значение настолько очевид­но, оно является такою простою и осязательною истиной, что отри­цать его совершенно невозможно. Несомненно, всякое сколько-ни­будь благоразумное и талантливое правительство у нас должно бу­дет ввести всеобщее, равное и прямое избирательное право с тай-ной подачей голосов.

Благодаря народному представительству и правам человека и гражданина, гарантирующим политическую самодеятельность как отдельных лиц, так и общественных групп, вся организация право­вого государства имеет чисто общественный характер. Правиль­ное и нормальное выполнение государственных функций в право­вом государстве зависит от самодеятельности общества и народ­ных масс. Без активного отношения к правовому порядку и к го­сударственным интересам, исходящего из недр самого народа, правовое государство немыслимо. В правовом государстве ответст­венность за нормальное функционирование правового порядка и государственных учреждений лежит на самом народе. Но именно потому, что забота о государственной и правовой организации возложена в правовом государстве на сам народ, оно является действи­тельно организованным, т. е. благоустроенным государством.

Прямую противоположность правовому государству в этом отношении составляет полицейское государство. Последний тип государства обыкновенно развивается в более благоустроенных абсолютно-монархических или деспотических государствах. Поли­цейское государство характеризуется самой тщательной опекой органов государственной власти над нуждами и интересами своих подданных. В принципе полицейское государство преследует яко­бы благие цели, но на практике вечная опека правительственных учреждений является совершенно невыносимой для сколько-ни­будь независимых людей. Нет другого государственного строя, в котором человеческое достоинство страдало бы так сильно, как именно в полицейском государстве. Но, оскорбляя личность, поли­цейское государство убивает также всякую личную и общественную инициативу и самодеятельность. Оно заменяет ее детальной и фор­мально-казуистической регламентацией.

Никто так не знаком с полицейским государством, как мы, русские, и именно наше поколение российских подданных. И в дан­ный момент мы еще далеко не разделались с полицейским государ­ством и переживаем все его прелести. Нам постоянно твердят и твердили, что нам незачем беспокоиться, что за нас «начальство позаботится». Это столь ненавистное нам «начальство позаботит­ся» губит нашу молодость, отравляет нам жизнь в зрелые лета, не дает нам покоя в старости и сопровождает нас в могилу. Для нас нет более ненавистного и возмущающего душу припева, как «начальст­во позаботится». Мы уже давно возмужали, стали взрослыми людь­ми и не нуждаемся в опеке и руководительстве, а к нам постоянно приставляют няньку, чтобы она водила нас на помочах. Поэтому понятен тот крик негодования и возмущения против окружающей нас со всех сторон полицейщины, который всегда вырывался из груди лучших русских людей. Как на один из более недавних приме­ров глубокого возмущения полицейским характером нашего госу­дарства я укажу на едкую сатиру покойного кн. С. Трубецкого, напе­чатанную в «Освобождении» под заглавием «Fräulein». Автор с ед­кой горечью изображает трагедию всей нашей многострадальной общественной жизни: за что бы у нас человек ни принялся, какое бы полезное дело он ни затеял, сейчас же является немка-гувернант­ка — Fräulein — и останавливает его.

Среди полного бесправия личности и самой строгой полицейско-бюрократнческой опеки у нас, вплоть до законодательства последних лет, было наказуемо, как важное государственное прес­тупление, даже простое стремление улучшить общественный и го­сударственный строй России. Столь естественное стремление к усовершенствованию общественных и государственных форм своей родины объявлялось наказуемым и жестоко преследовалось. Так как, однако, стремления не всегда уловимы для точных форму­лировок в судебных приговорах, то их заменяли административ­ные распоряжения и предписания. Отсюда весь наш полицейско-административный произвол с ночными обысками, с арестами в охранном порядке, с отдачей под особый и гласный надзор поли­ции, с высылками и с ссылками в самые отдаленные места импе­рий. Отсюда бесчещение наших жилищ и наших семейных очагов полицейскими, врывающимися в наши дома ночью, отсюда нару­шение тайны нашей корреспонденции «черными кабинетами». От­сюда всяческие преследования печатного слова путем всевозмож­ных цензурных притеснений и подавление каких бы то ни было общественных начинаний, будь то просветительское учреждение или профессиональный союз.

Понятно, что на этой почве не могло особенно процветать уважение к правопорядку и законности. Наша полиция и наша бю­рократия не на словах, а на деле систематически старались выколо­тить из сознания русского общества различие между правомерным и неправомерным, законным и незаконным действием власти. Ес­ли некоторые общественные элементы у нас, действительно, уте­ряли мерило для оценки дозволенного и недозволенного, полезно­го и вредного для общества, то в этом виноват исключительно наш бюрократическо-полицейский режим.

Наше правительство обвиняет общество в том, что оно по­творствует анархии и анархическим элементам. Но это же прави­тельство распустило Государственную Думу и оставило наше госу­дарство и народ без народного представительства на семь месяцев, в то время как установленный европейскими конституциями мак­симальный срок, на который может быть распущено народное пред­ставительство, это четыре месяца — в Испании; в большинстве же государств дается только трехмесячный срок, как в Германии, Пруссии, Греции, или даже двухмесячный, как в Бельгии и Нидер­ландах. Правительство закрыло политические клубы, распустило профессиональные союзы, запретило съезды партий, отказало в легализации партийным учреждениям. Это правительство значи­тельно увеличило площадь местностей, состоящих на положениях об усиленной и чрезвычайной охране и на военном и осадном по­ложении. Это правительство учредило военно-полевые суды, с жес­токостью, достойною Нерона, применяет смертные казни.

Разве все это не есть проявление анархии, разве все это не сама анархия? Если нет, то в чем же тогда анархия?

Русское общество обвиняется в склонности к анархии! Но русское общество проявило поразительное организационное твор­чество. В самое ужасное политическое безвременье русское общест­во организовало могучие политические партии, оно способствова­ло самочинному образованию у нас профессиональных союзов, оно вызвало к жизни массу культурных и образовательных учреждений, наконец, под его руководством создалась грандиознейшая народ­ная организация — крестьянский союз. Часто инициаторам и учре­дителям этих организаций приходилось жертвовать своею жиз­нью. Десятки и сотни лиц гибли для того, чтобы какая-нибудь орга­низация могла появиться на свет. Если некоторые из этих органи­заций задерживались в своем развитии или даже распадались, то виноват в этом наш бюрократический режим. Наше правительство всегда стремилось разрушать организации, с таким трудом создава­емые обществом. Оно сеяло рознь и дезорганизацию в нашем об­ществе. Но разрушать организации, сеять рознь и дезорганизацию и значит способствовать анархии.

Впрочем, всякое полицейское государство естественно и в си­лу внутренней необходимости всегда приводит и должно привести к анархии. Там, где весь правопорядок держится только бдительно­стью и заботами органов власти, а активное отношение к нему об­щества пресекается, там всегда должен наступить известный мо­мент, когда старый правопорядок будет упразднен, а новый еще не будет создан. Ни правопорядок, ни государственный строй не мо­гут быть долговечны, если они не находят себе опоры в обществен­ном правосознании. Между тем полицейское государство в прин­ципе отрицает роль общественного правосознания. Последнее признается как бы неправомерным вторжением общества в компе­тенцию органов власти.

В противоположность полицейскому государству правовое государство отличается тем, что в нем сам народ выносит на плечах всю правовую и государственную организацию. В правовом госу­дарстве нет места анархическим проявлениям, так как оно опирает­ся на народное правосознание и постоянно приспосабливается к нему. Оно изменяется вместе с изменением правосознания. При­том правовое государство необходимо предполагает широкие об­щественные и народные организации, которые должны постоянно расти и увеличиваться.

 

III

Правовое государство часто называют буржуазным, противо­поставляя его социалистическому. Мы уже видели, что это определение вполне справедливо, поскольку оно отмечает те элементы, которые имеют наибольшее влияние на деятельность современно­го правового государства. Действительно, в современном право­вом государстве наибольшее влияние оказывают имущие и зажиточ­ные классы. Обладая материальными средствами и досугом, они имеют возможность достигать господствующего положения и на­правлять деятельность государства в выгодную для себя сторону. Очень часто наиболее видное положение в правовых государствах занимают представители крупного капитала, и тогда государствен­ная политика направляется главным образом в интересах крупного капитализма. В таких государствах даже значительная часть интел­лигенции, людей науки и искусства, идет на службу к представите­лям капитализма, так как они прочно связаны с ними происхожде­нием, воспитанием или экономической зависимостью. Оказывая поддержку крупному капитализму своими знаниями и талантами, они, конечно, способствуют еще большему укреплению его господ­ства. Все это вместе и придает современным и правовым государст­вам буржуазный характер.

Но ясно, что когда правовое государство называют буржуаз­ным то этим наименованием определяют социальную и экономиче­скую структуру правового государства. Напротив, термин «право­вое государство» служит для определения юридического характера государства этого типа. К сожалению, пока это еще не вполне отчет­ливо сознается, а между тем это чрезвычайно важно, так как, в свою очередь, когда говорят о социалистическом государстве, то также имеют в виду главным образом его социальную и экономиче­скую природу, В самом деле, правовая, или юридическая, природа социалистического государства еще совсем не исследована. Конеч­но, социальная и экономическая структура социалистического го­сударства гораздо важнее, чем его юридическая природа. Она обра­зует те характерные черты, которые составляют отличительное свойство социалистического государства. Когда говорят о социалис­тическом государстве, то думают прежде всего об известном соци­альном и экономическом строе.

Но это, конечно, только объяснение, но не оправдание того, что правовая природа социалистического государства до самого последнего времени совершенно игнорировалась. Происходило это отчасти и вследствие случайных причин. Дело в том, что все ос­нователи социализма, творцы социалистических учений и систем были или философами, или политико-экономами. Среди видных создателей теории социализма нет ни одного юриста. А так как социалистическое государство не есть нечто реальное, что можно ис­следовать как факт, то правовая сторона социалистического госу­дарства и оставалась неисследованной.

Только три года тому назад была опубликована книга о социа­листическом государстве, написанная юристом, обратившим глав­ное внимание на правовую сторону социалистических учрежде­ний. Это «Новое учение о государстве» профессора венского уни­верситета Антона Менгера, умершего в этом году. В нем так же, как отчасти и в некоторых предыдущих книгах автора, главным обра­зом в сочинениях «Право на полный продукт труда» и «Гражданс­кое право и неимущие классы населения», вопросы социализма впервые рассматриваются с юридической точки зрения. Конечно, заслуга А. Менгера громадна; он взялся за то, за что до него никто не брался. Но, к сожалению, нельзя признать, что он выполнил предпринятое им дело вполне хорошо.

Главный, коренной недостаток сочинения А. Менгера о но­вом государстве обусловлен тем обстоятельством, что Менгер-цивилист — специалист гражданского права; к публичному праву он имеет отношение только постольку, поскольку к публичному праву можно причислять гражданский процесс — тот предмет, который он читал в венском университете. Kaк цивилист, А. Менгер обра­тил главное внимание на разработку гражданско-правовых инсти­тутов и их преобразования в социалистическом государстве. На­против, он отнесся довольно пренебрежительно к некоторым очень важным государственно-правовым учреждениям. Его взгляд на теоретическую разработку государственных институтов в науке государственного права граничит прямо с презрением. Таким от* ношением к соседней научной дисциплине А. Менгер отрезал себе путь к пониманию действительной государственно-правовой струк­туры социалистического строя. Между тем громадный интерес представляло бы более внимательное и вдумчивое исследование именно государственно-правового характера социалистического государства.

Нас интересует здесь вопрос, является ли социалистическое государство по своей правовой природе прямою противоположнос­тью правовому государству. Мне кажется, что мы можем ответить на этот вопрос, безусловно, отрицательно. Великое теоретическое завоевание научного социализма заключается в открытии той ис­тины, что капитализм является подготовительной и предшествую­щей стадией социализма. В недрах капиталистического хозяйства уже заложены зародыши будущего социалистического хозяйства. Особенно громадна организующая роль капиталистического произ­водства. Благодаря ему концентрируются большие народные мас­сы и получают возможность сорганизоваться и сплотиться.

Но если капиталистическое хозяйство можно рассматривать как подготовительную стадию к социалистическому, то тем более правовое государство надо признать прямым предшественником социалистического. В самом деле социалистическое государство должно быть прежде всего определенно демократическим и народ­ным. Но и современное правовое государство является по своим принципам безусловно демократическим. Правда, не все современ­ные правовые,  или конституционные,  государства на практике одинаково демократичны. Но среди них есть вполне последова­тельные демократии, осуществившие и пропорциональное пред­ставительство, и непосредственное народное законодательство. Во всяком современном правовом государстве есть государствен­ные учреждения, среди них прежде всего народное представитель­ство, дающие возможность развиться самому последовательному и самому широкому применению народовластия. Понятно поэтому, что истинно социалистические партии во всех правовых государст­вах считают возможным воспользоваться современным государст­вом как орудием и средством для достижения социалистическою строя. Они достигают этого путем участия в избирательной и пар­ламентской борьбе. И действительно, многие учреждения правово­го государства как бы созданы для того, чтобы служить целям даль­нейшей демократизации государства.

Но особенно ясно для нас станет подготовительное значение правового государства по отношению к социалистическому, если мы будем рассматривать правовое государство как организующую силу. Выше мы указали, что правовое государство отличается от предшест­вующего ему абсолютно-монархического и полицейского государст­ва между прочим своими организаторскими элементами. Оно устра­няет те анархические элементы, которые носит в себе в виде заро­дыша всякое абсолютно-монархическое или полицейское государст­во и которые могут развиться в настоящую анархию, о чем мы можем судить, например, по современному состоянию России.

Но устраняя анархию из правовой и государственной жизни, правовое государство может служить прообразом того, как социа­листическое государство устранит анархию из хозяйственной жиз­ни. Вспомним, что, хотя капиталистическое производство органи­зует народные массы, скопляя и концентрируя их в одном месте, са­мо по себе оно принадлежит к типу анархического хозяйства. Оно организовано только индивидуально, как отдельные независимые ячейки, с общественной же точки зрения оно отличается дезорга­низацией и анархией. Все отдельные ячейки или самостоятельные капиталистические производства сталкиваются друг с другом в их интересах, борются, побеждают и взаимно уничтожают друг друга. В результате получается хозяйственная анархия, от которой стра­дают в своем хозяйственном быте не только отдельные индивиду­умы, но и все общество. Социалистическое государство призвано устранить эту анархию; его прямая цель — заменить анархию, гос­подствующую в общественном капиталистическом производстве, организованностью производства, характеризующей социалисти­ческий строй. Как это будет сделано, мы можем ответить только приблизительно, так как социалистический строй существует толь­ко в идеале и еще должен быть создан.

Не подлежит, однако, никакому сомнению, что большинство учреждений социалистического государства будут созданы по ана­логии с учреждениями правового государства. Организованность и устранение анархии в общественном хозяйстве будут достигнуты в социалистическом государстве теми же средствами, какими дости­гаются организованность и устранение анархии в правовой, поли­тической и государственной жизни в правовом государстве. Две ос­новы правового государства — субъективные публичные права и участие народа в законодательстве и управлении страной — будут вполне последовательно развиты и расширены. Расширение это произойдет не только в сфере чисто политических и государствен­ных отношений, но и будет заключаться в распространении тех же принципов на область хозяйственных отношений, которые в пра­вовом государстве подчинены лишь нормам гражданского права.

Итак, в социалистическом государстве будет прежде всего рас­ширена и пополнена система субъективных публичных прав; права человека и гражданина получат в нем полное признание и оконча­тельную формулировку. К двум категориям субъективных публич­ных прав, осуществляемым и современным правовым государст­вом, т. е. к свободам или правам личности в тесном смысле и к собс­твенно политическим правам, будет присоединена еще и третья ка­тегория — социалистические права.

Права эти заключаются в праве на труд, или в праве каждого человека на пользование землей и орудиями производства, и в нра­ве каждого человека на участие во всех материальных и культурных благах; все они объединяются одним общим правом на достойное человеческое существование.

Таким образом, в социалистическом государстве система га­рантированных прав личности будет пополнена целой категорией тех прав, которые не признаны и не осуществлены в правовом государстве. До сих пор они и не могли быть признаны и осуществлены практически, так как и теоретически они крайне мало разработаны. Теоретической разработкой социалистических проблем, как мы указали выше, занимался А. Менгер. Первое его исследование по во­просам социализма, «Право на полный продукт труда», относится к интересующей нас проблеме. Эта книга впервые появилась в 1886 г., до сих пор выдержала три издания на немецком языке и переведена на многие европейские языки, и в том числе на русский.

Исследование А. Менгера о праве на полный продукт труда чрезвычайно интересно потому, что в нем собрана масса фактов по истории вопроса. Во вступительной главе автор дает также истори­ческий очерк зарождения и развития идеи права на труд и борьбы за него. Но в общем его книгу нельзя назвать вполне удовлетвори­тельной. Прежде всего он избрал предметом своего исследования то право, которое в истории социалистических теорий играло гро­мадную роль как протест против частной собственности на орудия производства, но которое и в социалистическом обществе не мо­жет быть вполне осуществлено. В самом деле, и социалистическое общество будет нуждаться в капитале в виде орудий производства, а накопление этого капитала будет создаваться только вследствие того, что не весь продукт труда будет распределяться между члена­ми общества. Следовательно, в социалистическом обществе не мо­жет быть вполне осуществлено право на полный продукт труда. Сам А. Менгер признает, что для социалистического общества го­раздо большее значение будет иметь право на достойное человече­ское существование, чем право на полный продукт труда.

Еще более важный недостаток исследования Антона Менгера заключается в том, что он совсем не дает юридической конструк­ции исследуемых им социалистических прав — права на полный продукт труда, права на достойное человеческое существование и права на труд. Поставив себе целью исследовать интересующий его вопрос с юридической точки зрения, он совсем не выполняет сво­ей задачи. В самом деле, устанавливаемые им социалистические права он рассматривает то как виды частного права, то как требо­вания социальной справедливости, то даже как нечто аналогичное призрению бедных в современном обществе. Таким образом, с од­ной стороны, им остается совершенно невыясненным публично- правовой характер этих прав, а с другой — у него не подчеркнуто, а скорее затушевано их значение как личных прав.

Между тем для правовой организации социалистического строя самое важное значение имеет как признание публично-пра­вового характера за правом на достойное человеческое существо­вание и за всеми его разветвлениями, так и признание этих прав личными правами. В социалистическом обществе право на достой­ное человеческое существование не будет лишь осуществлением социальной справедливости, чем-то аналогичным призрению бед­ных, а вполне действительным личным правом каждого граждани­на и человека.

Этой стороны вопроса А. Менгер совершенно не выяснил. Она осталась даже прямо непонятой им. Об этом можно судить по его основному сочинению о социалистическом строе с правовой точки зрения, по уже упомянутому его «Новому учению о государст­ве». В этом сочинении он утверждает, что «важнейшая цель социа­лизма состоит в том, чтобы превратить институты нашего частно­го права в институты публичного права (в современном смысле); таким образом вместе с современным государственным строем ис­чезнет противоположность между частным и публичным правом»[2]. Это мнение А. Менгера изображает в утрированном виде тот про­цесс, который совершится вместе с переходом от современного строя к социалистическому. Несомненно, в социалистическом строе область публичного права значительно расширится за счет частного права. Но частное право не может исчезнуть совершенно и в социалистическом строе. Сам А. Менгер вполне основательно доказывает, что частная собственность не может быть совершенно упразднена в социалистическом строе. Моя рубашка, мой сюртук, мое перо и мои вещи в моей комнате не могут стать в социалистиче­ском строе публичным достоянием. Напротив, в социалистичес­ком строе каждому будет гарантирована своя рубашка, свой сюртук и своя комната, т. е. такая форма частной собственности будет обя­зательно обеспечена за каждым.

С другой стороны, и расширение области публичного права в социалистическом строе не будет лишь расширением области объек­тивного публичного права, но и расширением области субъективно­го публичного права. Субъективные, публичные права должны полу­чить в социалистическом строе свое полное развитие и окончатель­ное завершение. Показать, какую форму примут субъективно-публич­ные права в социалистическом строе, несомненно, должно было бы входить в задачу А. Менгера. Но он не только не выполнил этой зада­чи, но и не коснулся ее. Говоря о достойном человеческом существо­вании, он исследует этот вопрос только с экономической и социаль­ной точки зрения[3]. Напротив, он оставляет в стороне юридичес­кую сторону права на достойное человеческое существование, не дает его юридической конструкции и не указывает на то, что социа­листическое государство должно будет признать его субъективным публичным правом. Для него проблема субъективно-публичных прав вообще не существовала. Это объясняется, конечно, крайне слабым знакомством А. Менгера с вопросами публичного права, ко­торое граничит почти с полным незнанием его.

Кроме сочинений Антона Менгера, с вопросом о праве на труд можно познакомиться по «Справочной книге социалиста» Гу­го и Штегмана. В этой книге помещена очень обстоятельная статья исторического содержания о праве на труд. Но основные идеи этой статьи почти тождественны с идеями А. Менгера. Во всяком случае, понимание права на труд как субъективно-публичного пра­ва абсолютно чуждо и автору этой статьи. У нас разработка этих во­просов началась только в последние два года, вместе со свободой печати. Очень интересный этюд П. И. Новгородцева[4] «Право на достойное человеческое существование» был опубликован год то­му назад. По поводу него написал статью о «Праве на существова­ние» профессор гражданского права в Петербургском университе­те И. А. Покровский[5]. Обе эти статьи страдают одним и тем же не­достатком, заключающимся в том, что они не дают юридической конструкции этого права, а рассматривают его главным образом с точки зрения социальной справедливости. Между тем эта точка зрения совершенно недостаточна для понимания значения этого права и правильной постановки вопроса о его осуществлении. Осо­бенно жаль, что юридической постановки этого вопроса не дал И. А. Покровский. Противопоставив право на достойное человече­ское существование тем правоотношениям, которые вытекают из обязанности государства и общества призревать бедных, он очень приблизился к юридическому обоснованию права на достойное че­ловеческое существование как субъективно-публичного права. Но подойдя вплотную к юридической конструкции этого права, он тем не менее не дал ее.

В заключение надо указать на статью В. Чернова «К аграрно­му вопросу (Что такое социализация земли?)»[6] как на единствен­ную в нашей литературе, в которой, по крайней мере по отноше­нию к частному вопросу социализации земли, установлено значе­ние субъективных публичных прав для социалистического общест­ва. В своих построениях Б. Чернов опирается главным образом на юридические теории Еллинека. К сожалению, однако, он не обра­тил внимания на «Систему субъективных публичных прав» Еллине­ка и на юридическую конструкцию общинного землевладения, дан­ную Гирке[7].

Все это показывает, что социалистические права не могут быть пока осуществлены не только ввиду отсутствия соответствен­ной организации, но и вследствие крайней теоретической нераз­работанности самого вопроса об этих правах. В современном пра­вовом государстве были сделаны только самые жалкие попытки стать на путь осуществления социалистических прав. Такою попыт­кой надо признать провозглашение права на труд временным фран­цузским правительством в 1848 г. Но уже в конституции второй французской республики 1848 г. оно было ослаблено, так как ему был придан смысл права на вспомоществование. Вместе же с госу­дарственным переворотом, произведённым Наполеоном III, и с па­дением второй республики провозглашенное ею хотя лишь в прин­ципе право на труд потеряло всякую силу, К попыткам этого рода надо отнести и законопроекты страхования безработных, которые были предложены путем народной инициативы как для федераль­ного законодательства швейцарского союза в 1893 г., так и для мест­ного законодательства полукантона Базель-городской несколько лет тому назад. Но эти законопроекты и остались лишь законопро­ектами, так как они были отвергнуты народным голосованием и не превратились в законы. Впрочем, осуществленное в некоторых го­сударствах страхование рабочих от болезней, а особенно страхова­ние от инвалидности и старости предполагает уже признание если не права на достойное человеческое существование, то по крайней мере права на существование. Тем не менее современные правящие сферы стремятся придать им значение особого вида общест­венного и государственного призрения. Этим путем выдвигается роль объективного права, а вместе с тем и роль самих правящих сфер, и умаляется значение естественных прав личности.

Постановка вопроса о социалистических правах как о публич­ных правах личности имеет в высшей степени важное принципи­альное значение. В социалистическом обществе личность в значи­тельной мере будет лишена той сферы безграничной личной сво­боды, которая в современном обществе создается гражданским правом, но которой могут пользоваться теперь по преимуществу лишь имущие. Но уничтожение этой безграничной личной свобо­ды не будет означать превращение общества в какие-то военные по­селения или казармы. Этот упрек постоянно выдвигался и выдвига­ется против социалистов современными государственными деяте­лями, как, например, Бисмарком. Он потеряет, однако, всякую си­лу, как только социалисты ясно выставят на своем знамени социалистические права как завершение системы субъективных публичных прав. Ясно, что сфера свободы, которая создается те­перь частными правами личности, заменится той сферой, которая будет создаваться социалистическими публичными правами лич­ности.

Наряду с дальнейшим развитием системы субъективных пуб­личных прав в социалистическом государстве будут развиты, как было уже указано выше, и собственно государственные учрежде­ния правового государства в сторону их дальнейшей демократиза­ции. Так народовластие будет гарантировано в социалистическом строе не только самым широким развитием народного представи­тельства, но и непосредственным участием народа в отправлении государственных функций, и прежде всего прямым народным зако­нодательством. Но параллельно с этим усовершенствованием учреж­дений правового государства должны быть созданы и новые учреж­дения. Учреждения эти должны регулировать и организовывать весь хозяйственный быт социалистического государства; они должны устранять ту анархию, которая господствует в общественном хозяйстве современного правового государства.

Из всего этого ясно, что правильно понятое и разумно ис­пользованное правовое государство гораздо ближе к социалисти­ческому, чем это может с первого взгляда казаться. Правовое госу­дарство является школой и лабораторией, в которой вырабатыва­ются учреждения будущего социального строя. Признав это, надо научиться ценить правовое государство и дорожить им.

Русской молодежи особенно надо научиться ценить правовое государство как само по себе, так и ввиду заложенных в него эле­ментов, способных развиться в высший социальный строй. На на­шем поколении еще тяготеют следы старого теоретического и по­литического греха поколения семидесятых годов, думавшего, что Россия может обойтись без конституции и политической свободы и прямо перейти к социалистическому строю. Теперь снова среди нашего общества распространяются течения, которые крайне пре­небрежительно относятся к политической задаче данного момен­та, к созданию и упрочению у нас правового, или конституционно­го государства. Именуя правовое государство не иначе как буржуаз­ным, они считают, что не стоит марать руки, помогая его пришест­вию. Правовое государство, по их мнению, интересно и выгодно только для буржуазии. Пускай же буржуазия сама заботится о нем и добивается его.

Но правовое государство наряду со своим буржуазным харак­тером в социальном отношении есть широкая школа демократии в политическом отношении. Над созданием социалистического строя надо еще много и долго работать как теоретически, так и прак­тически; работать же над этой задачей можно только в рамках пра­вового государства при господстве политической свободы и демо­кратических учреждений. Передовые элементы русского народа уже поняли это.

Все культурное человечество живет в правовых государствах. Это пока высшая из государственных форм, существующих реаль­но. Но мы видим, что она провозглашает в принципе и признает своими и самые высокие идеалы человечества, подготовляя их осу­ществление в действительности. Признаем же и ее безотноситель­ную ценность. Признаем, что к осуществлению ее стоит стремить­ся и что она достойна изучения.

 

 

 

Кистяковский Б. А. Государст­во правовое и социалистичес­кое // Вопросы философии. — 1990. - № 6. - С. 141-159.